Ричард де Амальфи - Гай Юлий Орловский

– Нет, он доблестный воин!

– Значит, вы его позорили, рассказывая о его предках, вместо того, чтобы похвалить его самого. Дорогой Алан, генеалогия – это история происхождения от некоего предка, который сам отнюдь не стремился выяснить свою родословную. Иначе генеалогия могла бы стать еще длиннее.

Зигфрид вновь хмыкнул, сказал глубокомысленно:

– Титулы – декорации дураков. Я вот никому не рассказываю, сколько у меня предков. Зачем? Я сам – знатный предок! Пусть начинают считать от меня, Зигфрида Великолепного!

Алан сказал подозрительно:

– Великолепного? Это вы сейчас придумали, сэр Зигфрид? Кто вас называл Великолепным?

– А хоть и я, – ответил Зигфрид, ничуть не смутившись. – Разве я не просто чудо? Ведь еще не все потеряно, еще терять да терять!

Алан вздохнул:

– Порядочность, как и девственность, теряется навсегда. Теперь Зигфрида уже ничто не спасет.

Зигфрид принял от лучников исходящий паром кусок мяса, вгрызся, как голодный волк, довольно взрыкивал, глаза стали как щелочки.

Ульман, Тюрингем и Харальд ели степенно, соблюдали манеры, подсмотренные у господ. Харальд принялся рассказывать о волшебных камнях, что приносят удачу, Ульман в свою очередь рассказал о камнях, что удачи не приносят, зато оберегают от бед и неудач, на что Тюрингем вспомнил про камешек Горного Короля, потерянный сотни лет тому где-то в этих краях, который мог и оберегать, и удачу приносить, а еще привораживал всех женщин…

– Смотря какой у него по мощи камень, – пробормотал Харальд. Оглянулся на меня. – Вас должно быть удивляет, ваша светлость, что говорим о камнях, а не о благородном железе, что именуется сталью, не о серебре, золоте…

Я сдвинул плечами:

– Нисколько. Иные камни дороже золота.

Он взглянул на меня уважительно.

– Вы сталкивались с ними?

– Да, – ответил я коротко. – Да.

– И даже держали в руках?

– Да, – повторил я, голос мой стал глуше. – И держал, и сам вставлял в… словом, когда приходило время, покупал новый камень взамен устаревшего, более мощный, позволяющий больше… Ставил на маму, смотрел, как пашет. В моей стране это называется апгрейдом.

– Называется? – повторил он с почтением. – Значит, там колдуют и… другие?

– Все умеют делать, – отмахнулся я. – А чем еще знаменит тот проц… в смысле, камень Горного Короля, кроме привораживания баб-с? Все-таки это не самое достойное применение.

– Не скажите, ваша милость…

– А что такого? – не понял я. – Да только свистни!.. Нет, камень на такую ерунду тратить глупо. Лучше уж микроскопом гвозди…

Харальд даже встал от излишней почтительности, то ли перед камнем, то ли передо мной, я жестом велел сесть, он сказал звенящим от почтительности голосом:

– Это великий камень! Только с его помощью удалось остановить Черного Властелина… так его называют, хотя легенды говорят, что он был светлым, как солнечный луч. А другие вовсе гласят, что он был юной женщиной. Словом, Властелина сковали чарами Камня, низвергли и запечатали всеми могучими чарами выход на поверхность. Однако…

Я кивнул.

– Понятно, все сдается коррозии. Даже чары.

Он смотрел с великим уважением.

– Вы, господин, зрите прямо в корень! И хотя Черный Властелин в аду, но оттуда можно выбраться. Да, вы правы. Если есть вход, то есть и выход. Два выхода надежно завалены и задвинуты горными пластами, а третий, самый уязвимый, – чарами. Они ослабели за эти двадцать тысяч лет, а Властелин, напротив, набрал мощи от сил ада…

– Он что, – спросил я, – бессмертный?

Харальд посмотрел на меня с удивлением и даже отстранился, словно его шокировал вопрос.

– Ну конечно, господин… Или вы так шутите? Все Властелины бессмертны. Ходили слухи, что и у них есть уязвимые места, но пока еще никто Властелина не убил, а от старости они, понятно, не умирают.

От зажаренного оленя ребра да ноги, да и те с головой и кишками бросили в кусты, там началось шевеление, раздраженный писк, ветки колышутся, вспыхнула драка между мелкими зверьками, а мы, запив обильный обед, кто вином, кто чистой водой, разобрали коней.

Я поднялся в седло с думами о волшебнице, очень уж непоследовательно ведет себя, хотя многие слова и поступки объяснимы, если принять гипотезу, что сколько бы ей ни было лет, все такая же, какой была… не будем уточнять сколько лет или веков, женщина все-таки, да и не знаю, если честно.

Да и то, где здесь продвинешься? Лес и звери вокруг, а люди прячутся в норы, как те же звери. Чтобы жить в глуши и быть продвинутой, нужен Интернет, желательно – выделенка. Или что-то подобное. Впрочем, не может быть, чтобы такое не существовало и теперь. Хоть в какой-то урезанной и донельзя искаженной форме. Все-таки Интернет был повсюду, его и создавали на случай ядерной войны, чтобы, когда все порушено и выжжено, все-таки оставалась связь с уцелевшими…

– Стоп, – велел я, отряд послушно остановился. Рыцари опустили ладони на рукояти мечей, а лучники схватились за луки. – По непроверенным, но заслуживающим доверия данным, вон там Тихое Болото, да?

– Точно, – подтвердил Харальд.

– Объедем, – решил я. – Сегодня там что-то сидит очень голодное. Харальд, а эта дорога ведет в реке?

– Да, ваша милость.

– А через реку брод?

– Как раз дорога к нему и ведет!

– Ехать осторожно, – предупредил я. – По тем же данным вблизи реки появились зыбучие пески. Как раз по дороге.

Харальд нахмурился, в глазах недоверие, но поехал вперед, захватив трех лучников.

Болото обошли по дуге, а гора, мимо которой едем сейчас, в былые времена была, чувствуется, одним монолитом, чем и гордится, сейчас же время и дожди исхлестали до трещин, доказывая на примере, что вода в самом деле любой камень точит. В щели вцепились корнями кривые ужасно жилистые деревья, корни у них цепкие, толстые, похожие на удавов, заползающие в любую щель, не то разрушающие камни, не то, напротив, скрепляющие всю эту массу глыб в единое целое, подобие рыцарского замка одинокого и очень горного барона.

Прячась от нас, за деревьями бежит очередная лесная речка, трусливая, как заяц, живучая подобно кошке. Ее пытаются остановить, придушить, искромсать падающие от старости деревья-великаны, скатывающиеся с горы тяжелые камни, но она все бежит, оставляя на острых сучьях клочья пены, подныривала под деревья и, сопя от натуги, прорывается, как дикий зверек, дальше, пугливо огибает огромные глыбы, хоронится от всех, а сама все набирает силы от родничков и ручьев.

Мы потеряли ее на пару часов, а когда то ли сделала крюк, то ли мы обогнули холм, с ревом и грохотом выбежала чуть ли не навстречу, выжившая, сильная, понеслась к видневшимся далеко-далеко ярко-красным черепичным крышам не то маленького городка, не то разросшегося села.