Цвет греха. Чёрный - Александра Салиева

Правда, ненадолго. Ещё немного, и я вся обезврежена. Не только силой хватки его объятий.

Поцелуй…

Яростный. Жадный. Глубокий. Толкающий за ту грань безумия, что я когда-то не собиралась переступать.

Когда-то…

Но не сейчас.

Я же своего рассудка давно лишилась.

Так почему бы не поделиться этим своим безумием?

Я и делюсь. Отвечаю на поцелуй со всем тем отчаянием, что переполняет душу, не оставляя покоя.

Ни одному из нас…

И едва ли держусь на ногах, испытывая приступ головокружения, даже после того, как он отстраняется.

— А если бы с тобой что-нибудь случилось? — скатываюсь до полушёпота.

Почему так тихо?

Никаких сил на громкость не остаётся.

Тот, кто свёл с ума, всё ещё слишком близко. Я слышу стук не только своего сердца, но и его тоже. А может, всё дело в беспроглядно чёрном взоре, что неотрывно смотрит в мои глаза. Тоже очень близко.

— То есть, не помогло, — также тихо говорит мужчина, по-своему расценив мои слова.

Невольно улыбаюсь. Пусть и получается вяло.

— Попробуешь заново? — предлагаю практически беззвучно. — Намного убедительнее. Больше…

Не имею ни малейшего понятия, откуда во мне берётся столько смелости. Но это не важно. Куда ярче новый поцелуй и ещё более крепкие объятия. До боли в рёбрах. И чего-то остро сладкого, что зарождается глубоко внутри, пока он подхватывает меня выше, так и не перестаёт терзать мои губы, когда уносит в дом.

— Тебе стоит быть осторожнее в своих высказываниях, девочка моя, — произносит, поднимаясь вместе со мной по лестнице.

Кто придумал так много ступенек?

Кажутся бесконечными.

— Надоело быть осторожнее, — признаюсь ему. — Всё равно же ни черта не помогает.

На его губах расцветает понимающая насмешка.

— Вряд ли я остановлюсь, если и дальше будешь меня искушать, — отзывается он.

— А у меня получается? Тебя искушать? — усмехаюсь в ответ бессовестно. — Ты же грёбанная неприступная ледяная глыба с кучей правил и запретов, Адем Эмирхан, — предъявляю в довершение. — Разве нет?

Ступеньки наконец-то заканчиваются. До двери в спальню остаётся совсем немного. И я не ошибаюсь с выбором направления. Не только в том, куда он идёт.

— Уж точно не зелёный мальчишка со всеми явными признаками сперматокси… — не успевает договорить.

Затыкаю его. Известным нам обоим способом. Обхватив мужское лицо обеими ладонями, впиваюсь в его губы, окончательно прощаясь с мыслью о собственном здравомыслии. Как и со способностью думать в принципе. Ничего во мне адекватного не остаётся. Только чувства. Они захлёстывают с головой. И я откровенно наслаждаюсь каждым мгновением, что дарят чужое тепло и близость. Забываю о том, что сама же себе запретила. О возможном осуждении тоже забываю. Не только со своей стороны. Пусть всё катится в пекло, горит в аду. Если мне суждено пасть, захлебнуться и пропасть, этот грех совершенно точно станет моим. Вероятно, самым нужным, близким и родным из всех возможных.

— Точно, — подтверждаю запоздало.

Всего за секунду до того, как сверху падает безжалостно холодная вода. Если минуту назад я собиралась захлебнуться своими ощущениями, то теперь захлёбываюсь исключительно ей.

Да млин!

— Ты что делаешь? — негодую уже вслух.

Жалкая секунда, а я промокаю до нитки. Облегающее платье становится настоящими оковами. Тяжёлыми. Мешающими свободно двигаться. Вынуждающими продрогнуть в считанные мгновения. Я и не двигаюсь, округлившимися глазами смотря на того, кто, оказывается затащил нас в душ. Он и тогда не отпускает, хотя и позволяет стоять самостоятельно.

— Жду, когда ты протрезвеешь, — нисколько не проникается Адем Эмирхан, глядя на меня сверху-вниз. — Хочу, чтобы ты была в себе, — дополняет, склонившись ко мне ближе. — И хорошенько запомнила всё то, что я собираюсь с тобой сделать, девочка моя, когда возьму тебя в самое ближайшее время, — заканчивает пробирающим шёпотом мне на ухо.

Глава 28.3

Адем

Падающие на нас сверху потоки воды совсем не охлаждают. Все мои демоны, живущие в личной Преисподней, рвутся наружу, как если бы та сгорала дотла, ни единой границы не оставалось. Но я всё равно делаю воду теплее. Не для себя. Для неё. Чтоб не замерзла. Хотя она и тогда вся дрожит. Смотрит на меня снизу-вверх, вцепившись в мою рубашку обеими ладошками, да с такой уязвимостью, что хочется вырвать собственное сердце, только бы найти в чайном взоре что-то большее.

Другой способ тоже есть…

И я пользуюсь им сполна.

— Ты весь мокрый, — шепчет она так тихо, словно опасается, что кто-то посторонний услышит.

Перехватываю хрупкие пальчики.

— Ты тоже, — соглашаюсь с ней.

Целую каждый из пяти. Сперва их, затем тонкое запястье, и чуть выше. Моя девочка шумно выдыхает. Прижимается ко мне плотнее. Запрокидывает голову.

— Нужно… — тянет за рубашку.

Снова целую. Сладкие губы.

— Нужно, — соглашаюсь и в этом.

Нужно избавиться от промокшей насквозь и совершенно мешающей одежды. Нужно возобновить поцелуй. Заполучить новые. Столько, чтоб сбиться со счёта и потеряться в них. Почувствовать каждый её новый вдох и выдох. То, какой бархатной и нежной ощущается светлая кожа под моими смуглыми пальцами. И не только это. Мне всё нужно.

Всю…

Сполна…

Без остатка…

Молния на девичьей спине скользит вниз с такой же лёгкостью, как и тёмная ткань по её плечам. Платье падает к босым ступням. Куда сложнее с моей рубашкой. Пуговицы плохо поддаются её непослушным пальцам. Помогаю. Продолжаю терзать распухшие губы. Поглощаю каждый последующий стон. Избавляюсь от остатков одежды. Наверняка мне стоит проявить чуть больше терпения, но оно давно заканчивается. Вода в душевой продолжает литься, забываю выключить, когда подхватываю свою девочку выше и вместе с ней вышагиваю оттуда. Полотенце нахожу по памяти. Едва ли я в самом деле способен смотреть по сторонам. Только на неё. Да и пользуюсь им едва ли достаточно тщательно. Оставляю валяться там же, где от него отказываюсь. Моя ноша до сих пор дрожит. Обнажённая. Соблазнительная, как самый прекрасный грех. Не целует в ответ. Всю душу из меня вытягивает. Не касается, пока ведёт пальчиками по моим плечам, повторяя рисунок чернил, вбитых под кожу.