Когда шагалось нам легко - Ивлин Во

По возвращении в Аддис-Абебу мы обнаружили, что временное белое население выросло еще больше. Непосредственно перед началом войны число аккредитованных журналистов и фотографов перевалило далеко за сотню. Они представляли собой практически все разнообразие рода человеческого. Среди них были похожий на обезьянку суданец, который путешествовал по бразильскому паспорту, а писал для египетской газеты; латвийский полковник с моноклем, про которого говорили, что прежде он работал инспектором манежа в немецком цирке; немец, который странствовал под именем Гаруна аль-Рашида: такой титул, по его словам, был дарован ему во время Дарданелльской кампании[161] покойным турецким султаном; на голове у немца не было ни единого волоска: брила его жена, помечая многочисленные порезы клочками ваты. Почтенный американец, всегда в выцветшей черной одежде, который, казалось, только что сошел с кафедры сектантского собрания; он писал образные депеши, очень длинные и напыщенные. Австриец в тирольском костюме, с вьющимися соломенного цвета волосами, с виду – лидер группы какого-нибудь среднеевропейского молодежного движения; пара молодых краснолицых жителей колонии – приехав как охотники за удачей, они теперь вели оживленный бизнес с бесчисленными конкурирующими организациями; двое неразличимых японцев, которые, радостно улыбаясь миру, сияли через очки в роговой оправе и очень ловко подолгу играли в пинг-понг в баре мадам Идо. Все они образовывали экзотический фон, который очень радовал, поскольку профессиональные журналисты большей частью являли собой толпу растревоженных, беспокойных, не доверяющих друг другу субъектов, угнетенных невозможностью получить новости.

В течение всего сентября ситуация оставалась совершенно прозрачной. Все ждали, когда Италия решит, что ей удобно начать войну.

Со всех концов страны приходили сообщения о значительных перебросках войск. Приказа о всеобщей мобилизации пока не было. Однако тот или иной специальный корреспондент почти ежедневно телеграфировал о вступлении приказа в законную силу: «На севере бьют барабаны войны – император поднимает знамя Соломона». Флит-стрит почти ежедневно телеграфировала запросы: «Каково истинное положение дел всеобщей мобилизацией?» Это событие, как и многие важные события военного времени, так часто предвосхищалось и отрицалось, что к моменту его фактического свершения оно уже не вызывало никакого интереса.

Наш запрос на ознакомительную поездку за пределы столицы остался без ответа. За информацией о событиях внутренней жизни страны мы были вынуждены обращаться к армии греческих и ближневосточных шпионов – завсегдатаев бара мадам Мориатис. Большинство из них работало по совместительству, получая деньги не только от нескольких конкурирующих журналистов одновременно, но и от итальянского представительства, или от абиссинской секретной полиции, или от обоих.

Центром неофициальной информации служил железнодорожный вокзал. При каждом отправлении поезда на перроне собиралась половина белого населения и фактически вся пресса. Сенсационные происшествия приключались редко; бывало, арестовывали индуса с контрабандными долларами; не обходилось без слез; пару раз в официальную поездку отправлялся какой-нибудь абиссинский сановник, провожаемый огромной свитой: приближенные кланялись, обнимали его колени и крепко целовали в заросшие бородой щеки. На вокзале в Аддисе всякий раз вспыхивали потасовки между арабами-носильщиками и железнодорожной полицией. Это придавало яркости описаниям паники и неумеренных причитаний, которые мы, как положено, отправляли телеграфом на Флит-стрит.

Вечерние прибытия были поинтереснее, так как в этом сезоне любой приезжающий в Аддис потенциально мог быть общественным деятелем – возможно, вторым Рикеттом. В течение нескольких дней вокруг двоих добропорядочных полковников-англичан множились всякие лихорадочные измышления, пока не выяснилось, что это просто эмиссары Всемирной лиги за ликвидацию фашизма[162]. Был еще негр из Южной Африки, который выдавал себя за тыграйца и представлял другую Всемирную лигу – за ликвидацию, если не ошибаюсь, белой расы; был грек, который объявлял себя принцем из династии Бурбонов и тем самым удовлетворял какие-то свои собственные неуточненные и нереализованные амбиции. Был американец, который представлялся французским виконтом и работал на основанную в Монте-Карло лигу в поддержку эфиопской «Отчаянной эскадрильи»[163] для бомбардировки Ассаба. И явный авантюрист из Британии, который якобы был одним из телохранителей Аль-Капоне и теперь искал работу; а также бывший офицер ВВС Великобритании, который начал жить на широкую ногу, завел себе пару лошадей, бультерьера и отпустил кавалерийские усы, – он тоже нуждался в работе. Все эти необычные личности тянули по меньшей мере на абзац.

А еще таинственное и, как я теперь склонен полагать, несуществующее формирование йеменских арабов, которое спорадически пробивалось в наши донесения. По одним сведениям, эти силы пока находились в Йемене в ожидании приказа о наступлении от имама Саны. Им предстояло пересечь Красное море на целой флотилии доу[164], напасть на Ассаб и вырезать весь гарнизон. В другом варианте они уже обретались в Аддисе и составляли боевой корпус. Постоянно рассказывали о том, как они маршируют строем около дворца и присягают служить императору своим оружием и фортуной. На территории базара и впрямь попадались почтенные йеменские торговцы. Если двое из них усаживались рядом, чтобы выпить по чашке кофе, то в подписях к фотографии говорилось, что это военные консультации.

С каждой почтой Вазир Алибег присылал мне кучу новостей, пока я не приказал ему остановиться.

Он с легкостью нашел других корреспондентов, и, по мере того как сгущались тучи, а репортажи делались более спекулятивными, служба новостей Вазира Алибега становилась главным поставщиком большей – и все увеличивающейся – части утреннего газетного чтива во Франции, в Англии и Америке.

Каждый раз, когда Мата-Хари выходил из тюрьмы, он тоже писал примерно так: