Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

результатах министерство иностранных дел поставит вас в известность, — добавил генерал, обозначая поклоном конец аудиенции.

— Мое правительство надеется, господин премьер-министр, что Япония правильно поймет суть этого требования. Советский Союз свято соблюдает условия нейтралитета. Хотя… — не окончив фразы, посол встал и ответил на поклон.

Тодзио остановившимися глазами смотрел ему в спину.

* * *

В тот же день премьер-министр добился конфиденциальной аудиенции у императора. Изложив государю заявление советского посла, Тодзио высказал предложение, что в интересах империи нельзя вообще допустить американскую нефть во Владивосток.

— Наша политика, ваше высочество, не может изменяться от частных поражений какой-либо группы войск германской армии, — заключил он. — Победа придет к тем, кто сохранит волю к борьбе и веру в окончательный успех.

— Ваше величество! — с низким поклоном вмешался в разговор тайный советник императора маркиз Кидо. — Я осмелюсь возразить генералу Тодзио. Обострение взаимоотношений с Россией вызовет какие-то ответные меры. Поскольку войска Квантунской армии находятся сейчас в конечной стадии готовности, нам выгодно направить в Москву представителя под благовидным предлогом улучшения отношений с Советским Союзом. В действительности это позволит нам держать Россию в неопределенности, в связи с тем, что военная подготовка не окончена, во-вторых, позондировать намерения Советов, и, в-третьих, вызвать определенную реакцию их союзников.

Выслушав Кидо, государь воздержался от одобрения предложения Тодзио. Премьер ушел из Дворца неудовлетворенный, затаив злобу на маркиза Кидо.

Вечером Тодзио связался по прямому проводу с генералом Умедзу и в довольно резкой форме предупредил главнокомандующего Квантунской армией, что частые провалы его агентуры в России и широкая осведомленность советского посла ставят его, Тодзио, в довольно затруднительное положение. Вместе с этим премьер-министр передал Умедзу, что Германия настоятельно просит принять решение напасть на Владивосток в самое ближайшее время, и потребовал незамедлительно высказать ему свои соображения.

* * *

Генерал Умедзу располагал достаточной информацией, чтобы оценить значение событий на далекой Волге. Разумеется, он знал о наличии нетронутых резервов и втайне недоумевал, почему русское командование, не вводит их в бой. Он значительно осторожнее оценивал положение, чем некоторые его штаб-офицеры, объяснявшие это параличом, сковавшим якобы всю систему управления Красной Армии. И вдруг происходит что-то такое, чему генерал Умедзу не находил объяснения. В течение пяти суток две немецкие армии в составе трети миллиона солдат оказались окруженными! Другие армии не сумели прорваться им на выручку! Гибель оказавшихся в котле двадцати двух немецких дивизий, и одновременное наступление: советских войск на Юге и на Севере, которому не видно конца!

«Тем более, Россия должна быть уничтожена, — думал Умедзу. — Иметь такую державу на своем фланге — значит рисковать всем, что добыто оружием императорской армии».

И когда премьер-министр Тодзио сообщил о новых требованиях выступать, предъявленных немецким правительством, Умедзу решил особенно тщательно взвесить все «за» и «против».

По мнению осторожного и опытного генерала Икеда, заместителя начальника штаба, следовало заключить мир с США и решать «северную проблему». Сам генерал Умедзу считал, что, во всяком случае, необходимо существенно ослаблять мощь русских здесь, на Востоке.

На узком штабном совещании главнокомандующий старался сохранить спокойствие, но изредка нервозно вставал, ходил по кабинету и снова садился. Когда начальник информационно-разведывательного отделения заканчивал обзор боевых действий на Западе, принц Такеда, не отрывавший взгляда от карты советско-германского фронта, не выдержал:

— Непостижимо! Непостижимо для моего рассудка! Деморализованная, уничтоженная армия — воскресает, нападает, побеждает! Что это? — выкрикнул он. В июне мы допустили непоправимую ошибку.

— Хвала мудрости божественного императора, не поддавшегося уверениям господина Гитлера, — перебил его Умедзу. Теперь уже главнокомандующий не улыбался горячности принца, — Июльский удар мог иметь для нас нежелательные последствия. Армия, кому бы она ни принадлежала, сумевшая одновременно снять блокаду со стратегически важного пункта на Севере, нанести удар в Центре и уничтожить войска Паулюса на Юге, не может быть названа слабой.

— Но на азиатском крыле русские имеют всего пятисот-шестисоттысячную армию, — несмело возразил один из генералов. — Это почти наполовину меньше наших сил, сосредоточенных в Маньчжурии.

— Это не армия, генерал, — оборвал его Умедзу. — Это боевое охранение русских, первая цепь их. Умедзу устало опустился в кресло. Нужно видеть глубже: у русских армия — все население. За полчаса до оставления города рабочие прекращают работу, взрывают заводы и берут в руки оружие… Вообще, оставим этот неприятный и ненужный разговор. — Умедзу умолк. — Прошу, — обратился он к начальнику штаба.

— Хотя я уверен в силе наших соединений, оборона Дальневосточного фронта представляет препятствие, с которым не считаться нельзя. Вдоль границы русские за это время создали «мертвую полосу», преодоление которой может стоить нам непозволительно дорого. К тому же Россия располагает еще значительными военными резервами и ресурсами. Даже если Транссибирская магистраль будет серьезно выведена из строя, часть этих резервов через пятнадцать — двадцать суток окажется на Востоке. — Генерал умолк и обвел взглядом присутствующих. — Наконец, Германия имеет возможность снять с Запада дивизии для русского фронта и победно закончить летнее наступление. Я считаю, — генерал выдержал паузу, — что момент для удара не наступил…

— Однако, господа, это не вносит никаких изменений в нашу политику, проводимую до сих пор в вопросе военных приготовлений против России, — сейчас же предупредил Умедзу. — Незамедлительно доведите это до сознания наших подчиненных. И, второе, ввиду предъявленных русским послом требований, на время различные, акции на границе должны носить характер скрытого натиска, а не демонстраций.

После совещания, оставшись наедине с принцем Такеда, Умедзу вдруг поник и долго расхаживал из угла в угол кабинета.

— Трагедия на Волге, принц, является для Германии божьим испытанием, — глухо заговорил он, остановившись у окна. — Она не имеет себе равной в военной истории человечества. Удастся ли… Как скоро удастся Германии оправиться от нее.

Такеда с изумлением, даже испугом смотрел на главнокомандующего. Сокровенные мысли Умедзу, в которого он беспредельно верил, испугали принца. Заметив это, генерал, очевидно, решил не скрывать действительной глубины катастрофы военных планов не только Германии, но и Японии.

— Мы верили в военное искусство Германии и не сомневались в нем, мы высказывали ей безграничное доверие и на этом строили свои планы, но… Остается выжидать, чтобы определить, как глубоко проник этот удар и насколько он отразится на нашей политике.

Умедзу тяжело опустился в кресло. Он был не столько утомлен, сколько удручен.

— Вчера, принц, из Токио возвратился генерал Пени, — после большой паузы проговорил главнокомандующий. — Поезжайте к нему. Вам же, очевидно, столичные новости и дворцовые увеселения снятся и по ночам? — улыбнулся он. — Попрошу только попутно в Харбине встретиться с Кислицыным. Попробуйте разобраться, что в его центре творится. Потом прикажите ему подчинить свои отряды разведывательно-диверсионным отделениям наших соединений. Это сделает их более активными…