Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский

(16 400 дворов), которые жили в полном мире, еще не были организованы и не хотели организоваться под началом или под влиянием князя Сефера.

Хотя тамады шапсугов неоднократно делали мне предложение направиться в их страну, после чего шапсугам будет удобнее перейти к уплате податей и организации, но только благодаря влиянию старшин, и хотя теперь я по многим причинам охотно последовал бы этим приглашениям, но все же не мог покинуть ту часть страны, которая с самого начала нас так сердечно приняла и предоставила мне все, что могла; я не мог ее оставить как раз в момент ее величайших бедствий, и если мы не могли противодействовать утверждению неприятеля на пограничных и в прибрежных пунктах, так же как и возведению крепостей, то само по себе наличие орудий и некоторое, хотя и очень недостаточное, руководство сопротивлением вынуждало русских к известной осторожности, которой они обычно не придерживались в своей войне с горцами, стесняло их продвижение и держало под угрозой набегов небольших отрядов. С другой стороны, требовалось напряжение всех средств, чтобы ободрить натухайцев и поддержать в них волю к войне; наш уход в Шапсугию, несомненно, явился бы сигналом к заключению перемирия натухайцев с русскими. Наше постоянное сопротивление и умение держать врага в сильной тревоге и под обстрелом имело те последствия, что русские были вынуждены строить новые крепости гораздо основательней, поэтому медленней и с применением более значительных средств, чем обычно: с апреля 1857-го до ноября 1858 года неприятель продвинулся в низменностях едва лишь на полчаса дальше границы и оккупировал лишь один-единственный пункт на побережье – Суджук. За это время он также сумел сжечь на Адагуме в целом примерно 60 дворов, тогда как в Абадзехии около 1000 дворов погибло в пламени.

Положение натухайцев было, в сущности, наиболее угрожающим. Натухай представляет собой, как я уже говорил, узкую, заключенную между низовьями Кубани и Черным морем, малогористую, но достаточно богатую лесом полосу земли. От крепости Адагум до Суджука расстояние равняется только четырем с половиной часам, если эта дорога занята, то тогда Натухайская область совершенно отрезана от Шапсугии и остальной Абазии.

Русские к концу 1858 года имели 14 батальонов пехоты на Адагуме, где кроме крепости был устроен еще укрепленный лагерь; 2 батальона в Хатокае, 4 батальона в Суджуке, 2 батальона в Анапе и 2 батальона в Коркуе – всего 24 батальона пехоты, 30 сотен казаков и 80 упряжных орудий, что вместе с крепостной артиллерией, саперными и административными частями достигало 25 000 человек.

18 октября снова собрался большой народный совет натухайцев и шапсугов. Он длился 14 дней, в продолжение которых происходили постоянные стычки около русского лагеря на Адагуме. Наконец после долгих дебатов, в которых чередовались угрозы, предложения и просьбы, натухайский народ решил пока не входить в переговоры с врагом, а сопротивляться ему, идя даже на самые тяжелые жертвы. Я должен был отправить в Натухай 4 орудия – эта часть страны дала обещание заботиться о пропитании людей и лошадей. Другие 4 орудия должны были занять позицию в лесах на Абине, в двухчасовом расстоянии от крепости Адагум, и при каждой из этих 2 батарей была установлена постоянная охрана из 100 всадников и 300 человек пехотинцев, которую поочередно выставляли пять уже организованных мехкеме. Шапсуги обещали в случае крайней опасности выставить от каждого юнэ из 20 всадников и 40 человек пехоты, что составляло 3280 всадников и 6560 человек пехотинцев, в общем – 9840 воинов.

Во время заседания народного совета князь Сефер выступил как мой открытый противник и обвинитель. Он жаловался, что я с ним совершенно не считаюсь, самовластно взимаю подати, состою в тайной связи с его смертельным врагом – наибом и, наконец, восстаю против моего повелителя-султана, так как я не признаю правителем страны его заместителя и назначенного им губернатором Сефера. Само собой разумеется, что при этом случае он не забыл старую турецкую газету, где было напечатано о законных привилегиях его рода. Я возражал, что прежде всего султан не является моим повелителем, так как я, так же как и мои товарищи, не магометанин и не райят Порты, поэтому мы никоим образом не можем бунтовать против султана. Что же касается его сана губернатора Абазии, то я бы его признал таковым при условии, если бы Порта подтвердила это и если бы абазский народ признал его таковым. Впрочем, долгое время я не только не сторонился его, но даже сам поддерживал его притязания, однако теперь он сам довел меня до крайности и принудил прервать с ним всякие сношения. Короче, это был настоящий процесс, который казался мне скорее комичным, чем серьезным, и который я решительно выиграл, потому что военный круг все время мне аплодировал, а князь и паша Сефер, несмотря на свою газету, был осмеян даже своими сторонниками. Но я должен был согласиться на то, чтобы он разбил свое жилище при нашей зимней квартире на Абине, так как в Шапсогуре вблизи от врага он не был больше в безопасности. Сефер особенно хотел сделать это для того, чтобы под ширмой нашего присутствия и за наш счет кормить свой турецкий придворный штат.

Возвращаясь с народного совета, я заехал 3 сентября в 5 часов вечера к тхфокотлю Сеин Яттаоку из рода Джемис, живущему на реке Абин, чтобы остановиться у него на ночь. Меня сопровождали восемь солдат и восемь конных муртазиков. В получасовом расстоянии от юнэ Сеина я направился через маленький лесок, как вдруг внезапно на нас обрушилась дюжина выстрелов. Унтер-офицер Орлинский и один муртазик были ранены, лошадь ехавшего вплотную следом за мной солдата Крыштафика упала, мимо меня просвистело несколько пуль. Мы мгновенно бросились в лес, но он был слишком густ, было уже почти темно и вдобавок падал легкий снежок, и поэтому мы никого не нашли; приехав во двор Сеина, мы выяснили, что унтер-офицер ранен легко, но муртазик получил довольно тяжелое ранение, и лошадь также была тяжело ранена.

Я никак не мог объяснить себе это предательское нападение из-за угла: после почти двухлетнего пребывания в Абазии это случилось в первый раз. Ни я и ни один из офицеров и солдат до сих пор не подвергались открытому или тайному нападению, хотя мы объезжали страну по всем направлениям, и часто в очень незначительном количестве. Мой домохозяин Сеин, как и все сбежавшиеся на мою квартиру абазы, был вне себя от гнева, особенно потому, что это случилось в их местности. Он предоставил своему брату заботы о