Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн

Вспомним первую главу: когда Ольга Трущенко раскрывает загадку Юго-Запада Москвы, ей незачем анализировать материалы, из которых построено типовое жилье в ЗАО и ЮЗАО, или изучать специфику дорожного покрытия на проспекте Вернадского. Она говорит о городе в целом и об отдельных его районах: физическое пространство присваивается и трансформируется социальными отношениями, а конкретные здания – не более чем ставки в этой игре социальных сил и интересов. Но когда мы спускаемся с уровня «города» на уровень конкретных «архитектурных объектов», кажется, что социологистская логика должна дать сбой. Мы еще можем убедить обывателя в том, что город – это отношения, практики и потоки коммуникации, а не составленные в определенном порядке куски бетона, асфальта и – с недавних пор – плитки. Мы даже можем доказать девелоперу, что он «создает не пространство, а сообщество». Но как убедить архитектора в том, что проектируемые им здания – суть социальные, а не материальные феномены?

Все, кто хоть раз сталкивался с практикующими архитекторами на курсе по социологии архитектуры, прочувствовали на собственном опыте какой хрупкой и ненадежной кажется социологическая аксиоматика перед лицом здравого смысла здравого архитектора. Он точно знает, что «здание есть». Просто есть и все. Вы можете изучать его, интерпретировать, доказывать, что материальное строение представляет собой всего лишь сцену, субстрат сообщения, реификацию социальных отношений, фетиш или элемент культурного универсума. Но практикующий архитектор точно знает – само здание как архитектурный объект, наделенный несомненным онтологическим статусом, является необходимым условием возможности любых теоретических высказываний о нем.

Однако именно здесь в борьбе с наивным реализмом практикующего архитектора на помощь социологу приходят культурологи, искусствоведы, семиотики, антропологи, архитектурные критики и историки архитектуры. Задача этого объединенного фронта – захват последнего бастиона «наивного реалистского сопротивления», развеществление здания как материального объекта, окончательное решение вопроса городской материальности.

Начнем с семиотики.

Что объединяет птичье гнездо и нью-йоркский небоскреб, пещеру древнего человека и двухэтажный особняк с гипсовыми колоннами в Куркино? Наивный наблюдатель мог бы сказать: это – материальные объекты. Архитектор бы подчеркнул: это функциональные объекты – не важно, создал их человек или животное, наполнены ли они символами или нарочито асимволичны. Функция первична по отношению к значению. И тут на сцену выходит специалист по знаковым системам.

Казалось бы, функция не нуждается в интерпретации. Иногда стакан – это просто стакан, а пещера – просто пещера. Мы, конечно, можем увидеть в граненом стакане «центральный элемент позднесоветской культуры», а в пещере – «психоаналитический символ материнского лона», но такие наслоения означаемых ничего не прибавляют к функциям объекта. А потому задача семиотика – захват и присвоение «функции». Из прямой оппозиции «значению» она должна стать его разновидностью. Для специалиста по знаковым системам назначение есть значение.

Эко продолжает:

Дальше, говорит Эко, начинается работа ассоциаций. Теперь вход в пещеру всегда ассоциируется у дикаря с ее внутренним пространством и чувством безопасности.

А затем на смену ассоциативному мышлению приходит мышление абстрактное:

Лишь на следующей стадии развития дикарь сможет посредством

Кажется, в своем мысленном эксперименте Эко наделил дикаря необычайной силой понятийного мышления и способностью создавать абстрактные модели объектов до всякой коммуникации с другими живыми существами. Психологам этот вопрос не кажется столь же простым и самоочевидным – сотни теоретических копий было сломано в дискуссиях, прежде чем удалось ответить на вопрос, насколько описанные Эко события могли иметь место в действительности. Есть сильное подозрение, что иконический код пещеры не порождается напрямую ее архитектурным кодом, что коммуникация – условие, а не следствие абстрактного мышления (что, кстати, не опровергает тезис Эко). Однако не будем портить мысленный эксперимент мелкими придирками из области эволюционной психологии.