Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

— Не повезло, понимаю. Совсем-совсем утонул, — подтвердил Ян Броммер снаружи, рассматривая соотечественников через решетку, — в полном составе. И башмаки, и камзол, и перевязь, и штаны. Даже рубашка. Даже шляпа! Собственно, это ведь и был весь капитан Гармен Беннингс. То, на что было надето добротное сукно, никак в капитаны не годится. Костюм же, припоминаю, был вполне капитанский. В Нассау смотрелся неплохо, не хуже корабля. Особенно когда молчал… И вот его нет! Хотя — стоп. От корабля остался киль, а от Беннингса — чулки. Немного, конечно, но я все-таки желал бы с ними поговорить.

Ткнул в моряка в плохонькой одежонке, но в дорогих шелковых чулках. Повторил по-испански:

— Вот этот.

— Предатель! — крикнул один из пленных. Остальные просто отворачивались. Кто-то сплюнул. Под ноги. Что на плевок в человека охрана отвечает пулей, уяснить успели.

— Не спеши бросаться словами, матрос. Я здесь, чтобы всех вас выкупить. — И маленькое уточнение после хрипло-радостного вопля полусотни глоток. — Кроме дурака-капитана. Им чертовски интересуется инквизиция, и губернатор зол, как черт. Остальных теперь же проводят на «Златольва»!

— А капитан? — спросил один из моряков, пока солдаты отпирали узилище, чтоб вести арестантов в порт.

— Поговорим, — сообщил Броммер, — поговорим. Кстати, учтите — я не правительственные средства на вас трачу, а собственные. Так что вам придется на меня поработать. По морской службе. Бесплатно, пока не отработаете выкуп. Потом по моей обычной ставке.

Которая немного выше привычной в Нидерландах.

— Сколько выкуп? — поинтересовался моряк. — Уж не купил ли ты нас в качестве рабов? Учти, придем в Нассау, все узнают нашу историю!

— И это вместо благодарности? Выкуп равен вашему месячному жалованью, — сообщил Броммер, — как видишь, шваль вроде тебя не ценят даже враги. Ступай. И можешь во всех кабаках Нассау трепать, какова тебе цена. Потому как со «Льва» я тебя вышвырну.

Когда пленных увели, Броммер зашел в опустевшую камеру и прислонился к решетке.

— Я им наврал, Гармен, — вздохнул уныло. — Ложь во спасение, слыхал такое? Двойная цена раба, вот сколько я заплатил за каждого. Но я не работорговец, я добрый христианин.

— Добрый? Зачем же ты выдал меня католическим свиньям? Это не по-христиански.

— Не по-христиански ближнему в тапочки гадить, — все так же тускло заметил Броммер, — и в убытки его вводить тоже грех. Если инквизиция вознамерится тебя сжечь, да положат они в костер по полену на каждый гульден, что я потратил на выкуп твоей команды. Несчастных придурков.

— Сволочь… И о батарее ты наверняка знал! И ни словечка!

— Ну извини — не понял, какой ты дурак, Гармен… Выглядел ты умным. А я рассказал достаточно, чтоб все вменяемые люди выбрали торговлю!

— Торговля — это долго… Ты знаешь мои обстоятельства. Мне нужно отдавать кредит!

— Вот и отдал… Ухаживать за девушкой тоже долго. Проще прижать в уголке. Хорошо, Ямайка — девчонка с кулаками. И эти кулаки поставил я. Знай это!

— Ян, но ты хотя бы подтвердишь мой патент?

— Нет, дружище… Я поступлю лучше. Я тебя выкуплю. Как и всех остальных. Видишь, я в большей степени христианин, чем ты. Но поступлю я так только в одном случае. Если ты вот здесь же, на месте, подпишешь контракт, по которому обязуешься служить мне в качестве корабельного слуги семь лет.

— Нет!

— Предпочитаешь костер? Хм. Уважаю твой выбор.

Последний пленник не верит глазам своим, но Броммер отлепился от решетки. Медленно вышел.

— У вас вся спина рыжая, — жестяным голосом сообщает ему молоденький, еще безусый офицер, — позвольте, отряхну!

И, не дожидаясь ответа, принимается выбивать ржавчину из куртки.

— Спасибо. Знаете, я почти рад, что Гармен отказался. Очень уж вы за него заломили… Я, конечно, понимаю — инквизиции нет больше счастья, чем сжечь убежденного кальвиниста под какой-нибудь праздник.

Офицер, кажется, немного удивлен.

— Насколько я помню, пленных мы собирались отослать на полуостров.

— Да, конечно… Аутодафе по поводу помолвки инфанты… Надеюсь, моему другу Беннингсу отведут достойное место.

В черных глазах испанца заплясали чертики. А потом он повернулся, показав косу с алой лентой. Гармен вдруг понял — это и есть та самая морская ведьма, что приловчилась торговать во время войны, и совершенно законно. Не иначе, дьявол надоумил.

— Насколько я помню, ему будет предложено узреть свет истинной веры, — сообщила колдунья, — что может избавить мародера от пламени. Таким образом, Ян, отказываясь выкупить этого человека, вы можете ненароком усилить испанский галерный флот одним гребцом.

— На деньги, что вы требуете за этого типа, можно трех негров купить. Даже сейчас, во время войны… Что, лучше не отряхнуть? Ну и ладно, пойдемте отсюда.

Одна из кожаных кирас начинает звенеть ключами. Оранжевое пятно надежды делает шаг к выходу из узилища.

— Стойте! Ян, будь ты проклят, я согласен!

Ян молчит. Но остановился. Пригладил ус.

— Еще раз, и без проклятий.

— Ян, я согласен… — тише. А что тут кричать? Хребтина сломлена.

— Ладно. Я этого тоже забираю, хоть он того и не стоит. Зато он отчистит мою любимую куртку!

Голландцы ушли. Можно возвращаться к пушкам. Патрик провожает, хвалит за то, что подыграла. Для хорошего человека не жалко, тем более что лгать не пришлось. Однако…

— Сколько он заплатил на самом деле? — спросила Руфина.

— Ровно половину стоимости раба, — сообщил Патрик.

— То есть он все-таки проиграл на их бесплатной работе?

— Да, почти половину затраченного. Кстати, капитан пошел за ту же цену, что и остальные. Мы его вообще отдельно не оговаривали.

Руфина улыбнулась.

— Что ж, он за свои деньги неплохо потешит самолюбие. Знаешь, никогда не думала, что даже чужую месть научусь смаковать, как изысканное блюдо. Даже жаль, что меня подобные светлые шутки не устроят, да и денег понадобится значительно больше.

Лицо ее при этом стало именно светлым и мечтательным, да и по левую руку словно светлячок зажегся. Обычно в таких мечтах девушка видит красивые наряды, уютный дом, любящего мужа… Патрик задумался — а что, собственно, она затевает? И кому будет мстить, когда соберет то самое «значительно больше»? Но на память пришли слова Хайме про общую ненависть к огню, головешки на берегу и расстрелянная Мадонна. Сочувствовать врагам доньи Изабеллы расхотелось. А она вдруг посуровела.

— Сеньор Патрик… Отругайте меня как следует, а? Больше некому!

Стрелять в милое лучезарное существо рука не поднималась. То ли дело в многоглазого змея!