Затерянный остров - Джон Бойнтон Пристли

— Серьезнее некуда! — заявил Рамсботтом.

— Согласитесь, долг так или иначе велит нам объявить этот остров территорией Британской империи. А значит, и руда — или радий, если мы будем извлекать из нее радий, — тоже должна перейти к нашей стране и нашим соотечественникам. Мы или любим свою страну, или нет. Вы любите?

— Люблю.

— И я тоже, — ввернул Уильям.

— Тогда Бога ради, — воскликнул непривычно разгорячившийся коммандер, — хоть раз в жизни сделайте что-нибудь для нее!

— Пра-авь, Брита-ания, моря-а-ами… — затянул Рамсботтом.

— Оставьте, — осадил его коммандер. — Не нужно паясничать.

— Хорошо. Как вам будет угодно. — Рамсботтом подмигнул Уильяму. — Теперь ваша очередь, юноша. Трибуна ждет, вставайте.

— Ну уж нет. — Тем не менее Уильям все же начал излагать свои соображения и вскоре, сам того не замечая, действительно встал и принялся ораторствовать. — Я не согласен с вами обоими, — признался он честно. — Нам выпала уникальная возможность — единственная на всю жизнь — сделать что-то для целого мира. Я предлагаю передать все залежи международному фонду, подконтрольному Лиге Наций. Мы, разумеется, потребуем некоторую компенсацию — за труды, потраченное время и так далее, но это легко уладить. Я категорически против того, чтобы продавать руду с аукциона. Если она представляет ценность для человечества, то шайка финансовых воротил в два счета приберет ее к рукам и обогатится на людском горе. Вот что нам грозит, и это просто подлость. Представьте, что вам срочно понадобился врач, а он сидит и рассчитывает, насколько у вас неотложный случай и как в этой связи побольше содрать.

— Что ж, я знавал и таких.

— Да, и они врезались вам в память именно как позорное исключение из правил, как недостойные звания врача. Я не меньше вашего люблю деньги, Рамсботтом, и, разумеется, требую достойной платы за хлопоты, однако тут нельзя руководствоваться исключительно финансовыми соображениями. Слишком важна и велика наша находка.

— Я согласен, — кивнул коммандер. — Ну же, Рамсботтом, подумайте, и вы тоже согласитесь.

— Ни за что, и я уже сказал почему. Сперва получите деньги, а потом играйте в филантропов и благодетелей человечества. Раздайте хоть все, ваше право.

— Но тогда будет слишком поздно, руда уже попадет в руки дельцов, — вскричал Уильям, вскакивая на ноги. — Мы снова загоняем себя в ту же отвратительную ловушку, и все наше замечательное приключение идет коту под хвост. Торговать сырьем я могу и у себя в конторе, а сюда я приехал, чтобы совершить что-то на порядок выше. Судьба нам благоволит. Теперь и мы должны проявить щедрость. Мы рискуем прогадать? Пускай! Давайте рискнем. Если все будут бояться прогадать, то прогресс невозможен в принципе. Отправляясь в путешествие, мы уже рисковали остаться в дураках… При этом, заметьте, коммандер, я не принимаю и вашу точку зрения. Если находка слишком ценна, чтобы становиться предметом купли-продажи, то и для передачи в руки одной-единственной страны она тоже слишком велика. Задумайтесь! Раковые заболевания не знают государственных границ, значит, и радий, которым можно лечить рак, должен быть общим. Какая разница, на кого обрушилось несчастье — на англичанина, француза, итальянку, — все мы люди, и не важно, что записано у нас в паспортах. Наша находка поможет науке, а наука — слава Богу! — международное достояние. И еще одно. Попирая государственные границы — да, Рамсботтом, можете улыбаться сколько угодно, пусть я сейчас разглагольствую как оголтелый космополит, но я верю — а я мало во что верю нынче, — так вот, я верю, что, попирая государственные границы, мы хоть на шаг, но приближаем мир, счастье и благополучие во всем мире. Мы уже знаем, что бывает, когда верх одерживает националистическая ересь. Война показала. Полмира в руинах, миллионы погибших — а за что сражались, никто уже не знает. Да, я англичанин и я люблю Англию не меньше вашего, коммандер. Я многим ей обязан. Однако миру я обязан больше. Я всецело за то, чтобы англичане оставались англичанами, французы — французами, а китайцы — китайцами. Ненавижу космополитов, тех, кто действительно лишен корней. Но ведь отчасти все культурные различия — это ерунда. Разные головные уборы, разные десерты, разные кровати, вот и все. Есть вещи слишком глобальные и слишком серьезные, чтобы принадлежать одному народу. Они принадлежат человечеству в целом. Все по-настоящему важные достояния не признают границ. Передав руду международному фонду, подконтрольному Лиге Наций или какой-нибудь международной научной организации, мы еще немного сплотим народы и создадим лишний заслон раздорам и военным действиям. Вы, коммандер, призываете хоть раз сделать что-то для Англии. Но давайте поднимем выше и хоть раз сделаем что-то для цивилизации. Нам представился уникальный случай. Не будем его упускать. Давайте покажем хороший пример. Сделаем благородный жест, даже если пойдем после этого по миру. Что скажете?

— Ерунда на постном масле! — высказался Рамсботтом.

— Я остаюсь при своем, — покачал головой коммандер.

Уильям смотрел на них молча. Наступившую тишину нарушал только вой ветра, в котором теперь чудилась насмешка. Они обнаружили разногласия, обсудили их, все равно не сошлись во мнении, а ветер как выл, так и воет. Уильям, чьи силы подорвали сперва пережитый на Таити удар, затем болезнь, затем утренний поход, дошел в своей пламенной речи до эмоционального предела и теперь, иссякнув, готов был зарыдать. Но вместо этого, к изумлению обоих компаньонов, он расхохотался. Подступившие к глазам слезы полились по щекам.

— Что с вами такое, Дерсли? — встревожился коммандер.

— Не знаю, — выдавил Уильям. Но остановиться смог не сразу.

— Послушайте, — нахмурился коммандер, — нам нужно побыстрее возвращаться на шхуну. Мы напрасно засиделись. Ветер крепчает. Вставайте, друзья, нужно торопиться!

Выбравшись из укрытия между валуном и скалой, они почувствовали, что погода за это время действительно испортилась. Зато посвежело, и двигаться стало гораздо легче, нежели по жаре. Кроме того, они отдохнули, избавились от части поклажи и знали дорогу, поэтому обратный путь давался легче. Они шли в молчании, потому что разговаривать на ветру неудобно, да и потом, все уже выговорились. Каждый замкнулся в неприступной крепости своего мнения. Общее ликование по поводу находки сплотило их на время как никогда прежде, но последующие разногласия вновь разрушили тройственный союз, превращая компаньонов в одиночек, которые молча уворачивались от колючих веток и острых краев скал, сгибаясь под ветром. На полпути к лощине между двумя уступами коммандер вдруг остановился и начал вглядываться в широкую полосу раскинувшегося внизу моря. Берега пока не было видно за уступом.

Вслед за коммандером остановились и остальные.

— Что такое? — спросил Рамсботтом.

— Я ищу шхуну. Она стояла на якоре вон там, напротив той скалы. А теперь ее нет, я ее не вижу. Вы видите, Дерсли?

Уильям тоже не видел. Ветер мешал рассмотреть получше, да и море шло рябью, а в воздухе висели тучи брызг, но Уильям готов был поклясться, что шхуны на прежнем месте нет.