Рабыня Гора - Джон Норман

И вот я стою на пороге. Над головой вывеска — огромный, увешанный колокольчиками ошейник.

— Здравствуй, Тила, — обронил, проходя мимо, мужчина.

— Здравствуй, хозяин, — ответила я.

Я — Тила, рабыня, подающая пату в таверне под названием «Ошейник с бубенцом». Это можно прочесть на плотно охватывающем мою шею десятихортовом ошейнике.

Я взглянула вдаль. Там, за мостом, высятся башни и цилиндрические здания. Там, над стенами Ара, садится солнце. На фоне неба — переплетение мостов, по ним снуют люди. А ниже, на улицах, тарларионы тащат повозки и фургоны. В вышине парят на тарнах дозорные. Где ты, Клитус Вителлиус?

— Здравствуй, Тила. — За моей спиной стояла вышедшая из таверны девушка. Как и у меня, колокольчики на левой лодыжке, короткое открытое шелковое платьице. И такой же ошейник. Как и я, стоит босиком на пороге.

Я не ответила, отвернулась.

— Прости, что дралась с тобой из-за конфеты, — продолжала она.

— Я ее выиграла, — злобно бросила я.

— Но, Тила, — разозлилась и она, — она упала ближе ко мне. И должна была мне достаться.

Иногда, прежде чем послать нас мыться и готовиться прислуживать гостям, наш хозяин, Бузебиус, бросает нам горсть конфет. Для нас это драгоценное лакомство, и на полу в каморке рабынь мы затеваем из-за них драку.

Я рванулась к той конфете, но она уже схватила ее. Вырвав у нее леденец, я сунула его в рот. Она набросилась на меня с кулаками, дернула за волосы. Отчаянно визжа, осыпая друг друга тумаками и царапаясь, мы покатились по полу, но Бузебиус разогнал нас ударом плетки. Пристыженно пресмыкаясь, мы поползли друг от друга прочь.

— Ну и дурацкий же у вас вид, — хохотал Бузебиус. Мы обе залились краской. Мы же просто девушки. А он что, думал, мы станем драться по-мужски? Нет. Мы хрупкие и слабые существа.

— Ну, теперь быстро мыться, — приказал он, — а потом — приводить себя в порядок. Скоро к гостям выходить.

— Да, хозяин.

Отступив от двери таверны, мы преклонили колени.

Неся низенький столик, в таверну вошел Брен Лурт, который жил когда-то в Табучьем Броде. Здесь, в «Ошейнике с бубенцом», он перехватывал случайную работу, получая за нее еду и один тарск в неделю. Он свободный, вот мы и встали перед ним на колени. Хотя в сердце своем ощущал ли он себя свободным мужчиной? Выглядел он изгоем. Потерянный человек. Прошел мимо нас, таща стол. Этот стол пару дней назад он относил в мастерскую резчика по дереву — чтобы тот инкрустировал его и превратил в доску для игры в каиссу. А теперь Брен принес его обратно. Ночевал он здесь же. Служа в таверне, он имел право пользоваться хозяйскими девушками, но никогда ни к одной и пальцем не притронулся. Наверно, не мог. Как досталось ему от Турнуса! Я все помню. Как, сорвав с него одежду, Турнус толкнул его к девичьей дыбе, на которой, нагая, беспомощная, лежала в ожидании девушка. «Я тебе разрешаю…» Но Брен Лурт не поднял головы. «Ну, давай! — подзадоривал Турнус. — Возьми ее!» — «Не могу», — прошептал Брен Лурт. Разбитый наголову, он отвернулся, поднял валяющуюся на земле тунику и побрел к воротам села. Их распахнули перед ним. И он ушел из селения Табучий Брод. Добрался до Ара. И подрабатывает по мелочам в таверне.

Мы с Виной встали.

— Прости, что я дралась с тобой из-за конфеты, — снова начала она.

— Я сильнее тебя, — ответила я. — Ты должна была отдать ее мне.

— Нет.

Я промолчала.

— Стыдно драться на глазах у мужчины, как рабыни, — проговорила она.

— Конфета, — отчеканила я, — принадлежит той, у кого хватит сил взять ее.

— Я здесь, кроме тебя, никого не знаю, — сказала она. — Мы обе были рабынями Клитуса Вителлиуса. Шли на одной цепи. Я хочу быть твоим другом.

— И ты, — я взглянула в глаза Бине, рабыне Бусинке, — здесь мой единственный старый друг.

— Давай будем друзьями.

— Давай.

— Вот и хорошо. — Она обняла меня. И я в ответ обняла ее и поцеловала.

— Но конфета была моя, — твердо добавила я.

— Рабыня! — сверкая глазами, прошипела она.

— Рабыня! — огрызнулась я.

— А ну быстро в зал! — В дверях стоял Бузебиус. — Вы что, думаете, я вас купил, чтобы на свежем воздухе прохлаждались, как свободные дамы?

— Нет, хозяин! — воскликнули мы и помчались внутрь.

— Паги! — потребовал мужчина. Я бросилась к нему.

Шестой час. В таверне все многолюднее. Я стою на коленях у невысокой стены. Замкнутые в наручники руки подняты над головой и пристегнуты к шестому кольцу. Клиент оставил меня за собой. Я жду, пока он закончит игру в каиссу.

В этой таверне я дней двадцать. Дольше Бины, она — всего шесть. Не считая пятерых танцовщиц, здесь служат двадцать две девушки.

— Смотри не убеги, — предупредил, поставив меня на колени и пристегнув к кольцу наручниками, мужчина.

— Нет, хозяин, — скрипнув зубами, уверила я.

И вот он играет в каиссу. Кажется, ушел в игру с головой. Мои схваченные железными кольцами руки сжались в кулаки.

Так, похоже, выиграл приз Домашнего Камня. Отставили фигурки, смахнули их в ящик игрального стола. Перебросились парой слов — наверно, обсуждали игру. Потом второй игрок ушел, а тот, что оставил меня за собой, словно вдруг вспомнив об ожидающей его рабыне, вытащил из кармана ключ и направился ко мне.

Я стояла, опустив голову.

Отомкнул наручники.

— Как тебя зовут?

— Тила. — Я ведь ему уже говорила!

— Иди в шестой альков.

— Да, хозяин, — кивнула я. — Что угодно хозяину? Какие-нибудь особые приспособления, сбруя?

— Наручники на крючках, — ответил он.

— Да, хозяин. — Я склонила голову к его ногам. Положив на стойку ключ и наручники, он ушел. Я сходила в каморку рабынь за наручниками на крючках. Они кожаные, мягкие, застегиваются на замочки, скрепляются защелками. Защелки — но не сами наручники — открываются без ключа. Некоторым нравится надевать их на рабынь. В таких наручниках девушке легко придать любую позу, сцепить ей руки за спиной или впереди, пристегнуть к ошейнику. Взяв наручники, не мешкая, я поднялась по лестнице к алькову.

Хозяин ждал меня. Протянул руку. Я отдала наручники. Ключи от них, как и от стальных рабских наручников, хранятся за стойкой.

— Сними платье.

Сняла.

— Протяни руки.

Протянула. Он надел на меня наручники, но скреплять их вместе не стал.

Тесноватый альков устелен отливающими греховным багрянцем мехами, горит крошечная лампа. Я встала на колени, в позу наслаждения.