Гапон - Валерий Шубинский

Гапон настаивал на том, что он расходится не с «мировым социализмом», а только с российскими социалистическими партиями. Он пытался возобновить свои летние парижские контакты. Его снова водили к Жоресу — в палату депутатов (там русский pope запомнился своим щегольским костюмом). Другой раз Семенов позвал его отобедать с Анатолем Франсом, популярным в то время романистом Октавом Мирбо и депутатом-социалистом Гюставом Руанэ. Последний рассказывал о синдикалистском движении; Гапон был заинтересован. Сам он показался французам оригинальным, но здравомыслящим. Но, говорили писатели и политики, он пытается «остановить движение» — а разве это в силах человеческих? Был он и в Обществе французских друзей русского народа, где произносил все те же речи о «зарвавшейся революции». Видимо, в этой светской жизни его сопровождала Саша — на Семенова Гапон произвел впечатление нежного и заботливого мужа.

Через некоторое время Гапон покинул Париж, оставив Сашу у друзей — «для свидания с разными лицами». На самом деле он отправился на юг Франции. Зачем — это остается загадкой. Известен лишь один из эпизодов этой поездки. Какой-то журналист заметил Гапона играющим в рулетку в Монте-Карло. Сам Георгий Аполлонович утверждал, что играл один раз, из любопытства и «на пустые деньги» (и выиграл), и вполне возможно, что он говорил правду, но дело было сделано. Сюжет развивался, как в сказке Андерсена про курочку, уронившую перышко. Вышедшая в начале 1906 года разоблачительная брошюра некоего Никифорова завершалась следующим пассажем:

«В заключение могу сообщить со слов одной американской газеты, что Гапон живет в Монте-Карло, ведет широкий образ жизни, швыряет деньгами, одет по последней моде, окружен кокотками и ведет крупную игру в рулетку; та же газета объясняет нам это: Гапон содержится управлением рулетки для привлечения „знатных иностранцев“. Наконец-то попал этот человек в соответствующее его талантам амплуа!»

Сообщение одной американской газеты… Чего только не сообщали газеты! Гапона видели пьющим пиво в одном из парижских ресторанов — и об этом сообщила газета, и это трансформировалось в слухи о каких-то кутежах и оргиях. Некий английский журналист, «ища Гапона для интервью, обрел его в привилегированном и высокопоставленном фамильном вагоне, к коему простым смертным и за границею приближение полицейски весьма воспрещается». Какой журналист, в каком вагоне (великокняжеском, что ли, или министерском?), как это могло быть — неизвестно и непонятно. Скорее всего, еще одна «утка». Полгода назад Гапону понравилась роль персонажа газетных сплетен и балаганных представлений; теперь наступила расплата.

За то время (неделя, дней десять — не больше), которое Гапон провел на юге, в России случилось многое. В частности, то восстание, которого опасались власти, началось (в Москве). К тому времени, когда гапоновское письмо рабочим было напечатано, в нем (и вообще в умиротворяющей пропагандистской кампании) уже не было нужды: восстание было подавлено. Движение стало мало-помалу останавливаться само. Впереди были суровое столыпинское умиротворение, столыпинская реакция, Столыпинские реформы.

Именно в этот момент (в январе 1906 года по новому стилю, в конце декабря 1905 года по старому) Мануйлов приехал в Париж, привлеченный намеками Варнашёва. И не застал Гапона, уехавшего, по собственным словам, в Стокгольм.

Гапон действительно сообщил Семенову, что едет в Стокгольм по делам, связанным с изданием его газеты (о газете этой, так и несостоявшейся, мы еще скажем несколько слов ниже). Почему в Стокгольм — никто не спрашивал. На самом деле Гапон (вместе с Сашей) каким-то полулегальным путем через Швецию пробирался в Россию.

Где-то между 15 и 20 декабря старого стиля (28 декабря и 2 января нового) он получил телеграмму: «Приезжай. Почва уходит из-под ног».

24 декабря он был уже в Териоках — нарушив условие Витте: не возвращаться до 9 января старого стиля. Здесь, в комнатушке на даче Питкинен, у самой границы автономного Великого княжества, рядом с Петербургом, но как бы вне прямой имперской юрисдикции, он провел последние четыре месяца жизни — под фамилией Гребницкий.

Что же происходило в декабре в гапоновской организации?

На первый взгляд все шло своим чередом. Отделы — Петербургский, Невский, Нарвский — открывались заново, начиналась какая-то работа. Были и деньги. Матюшенский объявил, что некий купец-филантроп из Баку (напомним, раньше Матюшенский там жил) решил пожертвовать на рабочее дело десять тысяч рублей. От его имени Матюшенский внес в кассу первые три тысячи. По словам Александра Ивановича, купец будет давать деньги постепенно, так как сам он уже стар, над ним учреждена опека, и потому делать он это может лишь постепенно и осторожно. Действительно, через некоторое время «купец» дал еще столько же. (Эта версия — про бакинского купца — была согласована с Гапоном.)

Однако организацию, в отсутствие лидера, стали сотрясать внутренние склоки. Как пишет Петров, «в некоторых районах действительно личности, даже группы, были фанатично настроены о Гапоне, и действовали на массу в этом духе, другая же часть была либо равнодушна к Гапону, либо шла против него; составлен был заговор, в который входили люди за разными целями: одни шли против самого Гапона, другие против состава комитета; последние хотели перетрясти комитет и постараться провести туда людей более лучшего направления, но Гапона признавали в полной его силе. Желающих обновить комитет было большинство; на одном собрании комитет раскололся, часть вышла из его состава, против Гапона, вышли незаметно и создали его отдельно, причем постановили не давать Гапону никаких полномочий и не признавать его как вождя, а считать его обыкновенным членом».

Судя по всему, именно Петров и его друзья (Григорьев, Черемухин) хотели «перетрясти комитет», интриговали против Варнашёва и Карелина. На борьбу за влияние в организации стали накладываться взаимные претензии из-за полученных в разное время (из кассы «Собрания» и лично от Гапона) денег.

И в этой ситуации Варнашёв совершает очень странный поступок.

В середине декабря, во время собрания правления, он начал финансовый отчет следующими словами:

«Товарищи, у нас было денег своих 4000 р., и Гапон дал 1000 р., которые получил от Витте…»

Никто сперва не отреагировал — видимо, не осознав сказанное. Никто, кроме Петрова, который «потребовал ответа, какие 1000 р. получены от Витте и за что и кто уполномочивал получать, и почему до сего времени не объяснили комитету?». Его поддержал Черемухин — «бледный как полотно, с блуждающими глазами».

(Судя по всему, Петров давно искал повода, чтобы вцепиться в загривок своим конкурентам в «Собрании». А Черемухин был, видимо, очень эмоциональным, неуравновешенным молодым человеком. По крайней мере, дальнейшее косвенно об этом свидетельствует. Судьба его была трудной; из двадцати четырех лет жизни шесть он провел за решеткой — вроде бы «за рабочее дело», но такой срок, да еще несовершеннолетнему могли дать только за человекоубийство. Все это стоит держать в уме.)