Это неистовое сердце - Розмари Роджерс

– Но мы должны поговорить, – не обращая ни на что внимания, настаивала я. – Не позволю тебе ничего предпринимать без меня!

– Глупые, безрассудные дети! Неужели всего, что было, недостаточно?! Успеете поссориться потом! Немедленно идите отдыхать! И не забудьте переодеться!

Илэна вела себя как заботливая мать, но презрение в глазах предназначалось для меня. Она желала, чтобы я увидела себя ее глазами – жалкое создание, бездомная кошка, подобранная в бурю.

Я оглянулась на Люкаса, опершегося о колонну, заметила выступившие на лбу крупные капли пота, полузакрытые глаза. Какова причина его боли? Раны или… Илэна? Открылась еще одна рана?

– Я еще не так стар, чтобы поухаживать за дамой! Пойдемте, сеньорита Ровена. Ляжете в постель. Луз пойдет с нами, чтобы приличия были соблюдены, – сказал Хесус Монтойа.

Я была почти уверена, что Люкас прошептал хрипло, измученно:

– Останься, Ро…

Но может, мне это только показалось… потому что я хотела слышать, как он скажет это, словно тогда, в первую ночь, когда мы спали вместе.

Однако что бы он ни сказал или что бы ни хотел сказать, было уже слишком поздно. Монтойа поднял меня, отнес наверх, как напроказившего ребенка, и уложил на кровать, а Луз начала снимать сорочку, охая над царапинами и синяками.

– Тебе нужна теплая ванна! Вся дрожишь… не спорь, знаешь, ты легко могла погибнуть. Рамон… – И тут же сжала губы, словно сказала что-то не то. – Сейчас принесу горячей воды, разотру тебя. И кофе. Только не пытайся встать.

– Рамон! – Я неожиданно вспомнила, что не видела его внизу. – Луз, что ты говорила о Рамоне?!

Я вскочила, но Луз старательно отворачивала лицо.

– Он отправился искать тебя… Должно быть, чувствовал вину. Или совесть загрызла. Никто ничего не знал до следующего дня. Какая ужасная ночь! А потом еще хуже. Илэна словно с ума сошла. Она думала…

– Луз!

Но я уже все поняла.

– Рамон пытался перебраться через ручей, помнишь, совсем мелкий и узкий. Но началось наводнение, ручей вздулся… Прости, Ровена, я зря это сказала. Вечно мой язык болтает когда не нужно!

Луз резко повернулась и вышла; я без сил опустилась на подушки. Люкас во всем будет винить меня. А Илэна? Как она могла так притворяться?! Ни следа скорби на лице, ни малейшего признака печали по погибшему сыну. Или любовь к Люкасу и радость от встречи затмили все остальное?

Мне внезапно захотелось отыскать Люкаса, ощутить силу его объятий, нежность поцелуев. Я уже села и тут же вновь упала на постель. А вдруг он посмотрит на меня с тем же выражением, что и Луз? Если уже ненавидит меня. Может, именно сейчас его руки лежат на ее плечах. Илэна нагнулась над ним, совсем близко… Этого мне не перенести.

Я изводила себя и знала это. О Боже, зачем он привез меня назад?

Но тут вернулась Луз с подносом, на котором стоял кувшин с дымящимся шоколадом. Девушка намеренно избегала встречаться со мной взглядом.

– Выпей это, сразу согреешься. Я налила туда немного виски.

Смесь оказалась довольно горькой, но озноб мгновенно прошел. Я снова легла, чувствуя, что измотана до предела.

– Вот и хорошо. Сейчас оботру тебя теплой водой, лежи и ни о чем не думай.

Луз осторожно принялась растирать меня. Она была права: думать – только терзать себя. Все, что случилось, изменить невозможно.

Завтра я вновь увижу Люкаса и заставлю его ответить. Слишком уж разыгралось у меня воображение! Люкас вовсе не был равнодушен ко мне, и он и я знаем это.

«Завтра, – думала я, засыпая, – завтра…»

Во сне меня преследовали бесконечные кошмары – бушующая вода, оранжевые отблески огня, когти схватившей меня гигантской птицы. Я падаю… падаю… земля с ужасающей быстротой несется навстречу. Жарко… как жарко… и тут же – ледяной холод. Меня ведут на гильотину, на помосте стоит палач с закрытым лицом. Он медленно снял маску. Рамон!

Я закричала изо всех сил, и кто-то поднес к моим губам чашку с кровью.

– Выпей! Выпей – это поможет тебе!

И тут я неожиданно снова проснулась. Веки свинцовые, не поднять. Я опять оказалась на телеге, везущей меня на гильотину, и тело мучительно ныло при каждом толчке. Может, я мертва? Нет-нет, в лицо бьет ветер, меня куда-то везут… Я с усилием вынудила себя открыть глаза, возвращаясь к мрачной реальности.

– Прости, мне очень жаль, это нужно было, – тихо, виновато пробормотала бледная Луз. – Ну подумай сама, так будет лучше. Ты бы начала плакать, метаться, страдать по-пустому.

– И поэтому ты услышала меня, – еле ворочая языком, пробормотала я: голова все еще невыносимо болела. Против воли мысли опять заметались в мозгу.

– Иначе нельзя было, – повторила Луз. – Я ведь всегда считала тебя такой разумной, пойми же! Неужели хочешь навеки остаться узницей в этой долине? Теперь, когда Рамона нет…

– Люкас знает? – хрипло, неразборчиво прошептала я.

– Люкас? Да он сам это предложил.

Я отвернула от нее лицо, закрыла глаза, ища убежища в боли, распирающей виски. Только не Люкас! Только не Люкас, стучало в мозгу… ведь он хотел, чтобы мы расстались! Но почему даже не поговорил со мной? Даже не попрощался? Или стоило ему увидеть Илэну, как тут же забыл обо всем и не мог дождаться, пока избавится от меня!

Позже, когда действие зелья немного выветрилось, а некоторая доля самообладания, которой я всегда так гордилась, вновь вернулась, я начала размышлять более связно.

Вчера Люкас сам был в почти бессознательном состоянии. А если мое похищение – дело рук Илэны? Она возненавидела меня, ревновала и, возможно, потеряла уверенность в безоговорочном обожании Люкаса. Хватаясь за эти жалкие соломинки утешения, я решила ждать, пока Хесус Монтойа даст ответ на вопросы, терзавшие мозг.

Оказалось, что я лежу в грубо сколоченном фургоне. Луз спала рядом два дня, все это время, пока я была без сознания. Явно обрадовавшись, что я не собираюсь поднимать шума, Луз продолжала болтать:

– Хесус нес тебя почти всю дорогу. Когда мы уходили из долины, он обвязался веревкой и держал тебя на руках. Знаешь, я даже немного ревновала!

Как быстро она забыла о своем увлечении Люкасом! А я? Смогу ли когда-нибудь убить в себе эту любовь? Чтобы избавиться от назойливых мыслей, я грубо сказала:

– Значит, успела влюбиться в человека, которого ненавидела? Скоро поженитесь?

Луз смущенно взглянула на меня и начала обороняться:

– Как только доберемся до Мексики. А Хесус так добр ко мне! С ним я чувствую себя женщиной: знаешь, из всех женщин, которых брал Хесус, я единственная, на которой он хочет жениться! Это кое-что значит! И я больше не рабыня этой суки Илэны Кордес. Хесус обещал, что у меня будет большой дом и слуги.