Доброволец. Проект Z2-17 - Александр Протасов

Лысоватый мужчина с протезом и плюгавый докторишка с откровенным недоумением взирали на взъерошенного программиста.

— Вы сможете сказать хоть что-то конкретное по этой штуке? — едва сдерживая свою и без того рвущуюся наружу злобу, спросил лысоватый. Программист закатил глаза и, отмахнувшись от взбешённого старика, выскочил из кабинета с криком сумасшедшего, вырвавшегося на свободу после долгих лет заточения в одиночной камере.

— По всей видимости, не может, — глядя вслед удалившемуся программисту, протянул старикашка. Лысоватый ударил кулаком по столу.

В этот момент раздался звук вызова его коммуникатора.

— Да! — проорал лысоватый. — Кто это? — в маленьком динамике наушника прошелестел чей-то скрипучий голос. — Где это было в последний раз? — проорал человек с протезом куда-то в сторону. Плюгавый старикашка медленно опустился на маленький круглый стульчик. — Не спускать глаз с этого квадрата, я прибуду, как смогу. Обыскать там всё и будьте начеку, это вам не бойскауты-натуралисты! — голос в наушнике ещё что-то прошелестел и отключился.

— Есть новости? — поинтересовался у лысоватого плюгавый старикашка.

— Одна хорошая, одна плохая, — ответил тот. — С какой желаете начать?

— Люблю хорошие финалы, — улыбнулся старикашка. — Начинайте с плохой.

— Плохая новость в том, что вот эти штуки, — он ткнул пальцем в кучу металла, лежащую на столе мёртвым грузом, — нашли Бирюка и его отряд быстрее, чем наши многочисленные солдатики. Сейчас они контролируют место, где в последний раз появлялся отряд «Стальная кольчуга» и никого туда не подпускают. Эти штуки простреливают периметр удерживаемого ими квадрата и уже есть первые жертвы.

— У меня вопрос, — задумчиво произнёс плюгавый старикашка. — В чём тут шутка? Зачем контролировать место гибели?

— «Глаза неба» не видят там трупов. По докладу, переданному моим сотрудником, там нет тел. Там, вообще, ничего нет. Но основная проблема сейчас не в этом. Мне вдруг стало очень интересно узнать, чьи же это дроны?

— Вопрос на миллион. А откуда тогда хорошая новость? — удивился старикашка.

— Хорошая новость в том, что Бирюк жив и мы знаем, где его искать. — Лысоватый продемонстрировал собеседнику странный жутковатый оскал, от которой плюгавого докторишку передёрнуло.

— А что делать с этой штукой? — он ткнул пальцем в кусок искорёженного железа.

— Воспользуемся советом нашего неуравновешенного друга. — Он громко свистнул. В кабинет тут же вбежали четверо солдат в чёрной форме. — Отправьте это в хранилище, — приказал лысоватый человек. — Я думаю, у нас ещё будет время на то, чтобы выяснить, кому принадлежат подобные технологии. Если эти некто думают, что способны помешать моим планам, я задушу их самоуверенную наивность в зародыше. — Он бросил злобный взгляд на искорёженные обломки, которые упаковывали люди в чёрной форме и проскрежетал. — Раз у этой штуки есть мозг, значит, её можно убить.

Заброшенная шахта в 58 километрах к югу от горы Конжаковский камень. 28 мая. 03:32.

— Когда Михаил наконец-таки покинул лабораторию профессора Паризина, был уже март 2049 года. Я помню тот день. Это была последняя нормальная весна на нашей планете. Более таких чудных весенних капелей я уже нигде не видал.

После года исследований, процедур, допросов он был непохож на самого себя. Когда мы с ним встретились в моём кабинете на Знаменке, я был уже полковником, то поначалу не сразу узнал его. Михаил изменился. Он похудел в лице, а на голове совсем не осталось волос. От живого и полного сил молодого тела не уцелело практически ничего. Лишь осунувшееся и страшно усталое лицо совершенно не знакомого мне человека.

— Бог мой! Ты так изменился! — я был удивлён и встревожен.

— А ещё я ужасно хочу есть, — ответил Михаил вместо приветствия. — Вы даже себе представить не можете, насколько жутко выглядит этот чудный, с позволения сказать, процесс в моём случае. — Он грустно усмехнулся и, подойдя к огромному окну, стал рассматривать городские виды. — Я провёл «чудесный» год в обществе самых ужасных людей этой страны. Но, надеюсь, что смогу компенсировать эти ужасы долгожданным трёхмесячным отпуском, который мне обещали после всего пережитого. Я страшно соскучился по Юле и до дрожи в зубах хочу увидеть дочь.

— Как вы её назвали?

— Галина. В честь моей бабушки. — Михаил задумчиво усмехнулся. Я не видел её больше года. Это жутко, я знаю. Боюсь даже прикоснуться. Она ведь такая крохотная. А вдруг она меня испугается? Ведь для неё я всего лишь огромный, страшный монстр. Боюсь, что напугаю её и она не воспримет меня как человека. А что я ей скажу? Как мне начать с ней общаться? — В глазах Михаила мелькнули испуг и растерянность. — Мне так не хватало моей семьи. Но клянусь, я никогда не причиню им и капли боли. Поскольку они, то немногое, что до сих пор поддерживает во мне человечность. Для всех остальных я лишь машина. — Он погрустнел. Таким печальным полковник Михаила ещё никогда не видел.

— Ты не должен отчаиваться. Я вот тоже до сих пор считаю тебя человеком. Никак не могу привыкнуть к этой жуткой цифре Z2–17. Нет. Для меня ты всё тот же парень, что спас мне жизнь там, на причале в Кронштадте. Ты для меня всё тот же Михаил Сомов.

Они некоторое время молчали, затем Михаил неожиданно сменил тему беседы.

— Быть может, это прозвучит глупо, а, быть может, даже пугающе, но мне сильно не хватает секса. — Его лицо налилось краской. — Вы не поверите, как сильно мне хочется вновь испытать это! — Михаил скривился в лице и опустил взгляд. — На его глазах навернулись крупные слёзы. — Мне не стыдно об этом говорить, поскольку мне это больше не светит. А я хочу! Я хочу ещё детей, обнять жену, заняться с ней любовью, ласкать её тело! — Он отошёл от окна и опустился на маленький столик в углу, где располагалась барная стойка. Бирюк сел рядом и достал из стола бутылку водки. Михаил взглянул на полковника и усмехнулся. — Вы не подумайте, что я озабочен или что-то там в подобном смысле! Я воистину осознал всю горечь своего жалкого, немощного положения. Будучи величайшей уникальностью планеты, я не могу даже элементарно справить нужду. В моей голове роятся миллиарды мыслей, и я не могу избавиться от них. Мои человеческие привычки порой бывают превыше всего. Вот, например, пару дней назад у меня жутко чесалась нога. Вы понимаете, нога чесалась! А она ведь из металла. Я это знаю, но чувствую, что чешется и ничего не могу с этим поделать. Вон даже царапины на ней остались. — Он показал генералу едва заметные борозды на своей кибернетической ноге. Внешняя краска и впрямь была повреждена. — А сны! Вы знаете, что мне снится? Вчера ночью я курил огромную сигару, у меня на коленях сидела Юля и мы шутили, смеялись, целовались. Я ощущал невероятное желание! Господи, прости меня! Я не могу так больше. Кажется, что я схожу с ума. О чём бы я ни думал, всё сводится к сексу, еде или другим элементарным житейским мелочам! Может быть, мне и мозги искусственными сделать, чтобы не думать об этих вещах.

Сергей Владимирович налил водки в два больших высоких стакана.