В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

В понедельник, 11 июня, после завтрака обитателей лагеря в Виттихенау выстроили с личными вещами и повели по шоссе в город Хойерсверда, где нас погрузили в товарные вагоны и на платформы поезда. К обеду поезд прибыл на станцию Бунцлау (ныне Болеславец в составе Польши), где всем дали поесть, и мы успели осмотреть памятник великому русскому полководцу М.И. Кутузову, умершему в этом городке в 1813 году.

Затем поезд поехал дальше и вскоре остановился в городе Лигниц (ныне Легница) на месте слияния небольшой реки Шварц-Вассер с рекой Кацбах. Здесь произошла выгрузка, и каждому подразделению отвели добротные многоэтажные городские дома, покинутые проживавшими в них немцами. Это было связано с тем, что находившиеся ранее в составе Германии области Верхней и Нижней Силезии отошли теперь Польше, согласно установленным для нее новым границам. В городе остались только семьи отдельных немецких специалистов и мастеров, которые обслуживали тепловую электростанцию и водопроводное хозяйство. Только благодаря этим немцам возобновилась подача электричества и работал водопровод. Нашему взводу досталась большая трехкомнатная квартира на пятом этаже семиэтажного дома. Андрей Маркин распорядился выбросить в окно всю мебель со всем содержимым и даже постельные принадлежности. Конечно, многие из товарищей забрали понравившиеся вещи. Я, например, взял серый галстук и черную жилетку под пиджак, так как раньше никогда не носил ее (и не стал носить). Все присвоили еще и одеяла.

Итак, мы раскрыли окно комнаты и стали выбрасывать во двор всю обстановку. При этом кто с восторгом, а кто с жалостью наблюдал, как, падая на асфальт, с грохотом разбивается вдребезги прекрасная мебель и разлетаются осколки зеркал и пух от подушек и перин. Из бывшей кухни, отведенной второму отделению, вместе с кухонной мебелью вылетала фарфоровая и стеклянная посуда дивной красоты. Было очень жалко, что вместе с цветами в горшках и картинами разоряли шкафы с очень хорошими книгами и альбомами.

Освободившись от всего «лишнего», каждый выбрал на полу место для сна, положив там одеяло и мешок с вещами. Таким образом, вместо того чтобы спать в мягкой постели, мы опять оказались в привычной ситуации – как в лагере для военнопленных. После завтрака в столовой командир сообщил нам, что для нас установлен свободный режим: можем проводить время по своему усмотрению и ходить куда хотим. Вместе с тем нам поручили следить, не появятся ли в городе бывшие власовцы и граждане СССР, служившие в немецкой армии и теперь замаскировавшиеся под пленных. В случае обнаружения любых подозрительных лиц необходимо срочно сообщить о них в Особый отдел, а еще лучше – доставить их туда.

От командира последовало и очень приятное предложение – каждый из нас мог теперь написать письмо родным и близким, но пока без указания обратного адреса. Полагалось сложить письмо треугольником и сдать командованию для отсылки. Все немедленно принялись искать бумагу, карандаш или ручку. А у меня все принадлежности имелись, даже чернильница, которую я подобрал в этой квартире. Но тут же возник вопрос – кому писать, ведь матери уже могло не быть в живых, а кто-то тоже воевал с фашистами. В связи с этим я решил писать письмо на имя председателя нашего колхоза.

Отдав письмо командиру взвода, я отправился осматривать город. И тут случился новый сюрприз – я встретил на улице однодеревенца Трифона Ильича Марфина. Оказалось, что Трифон тоже был в германском плену и теперь, как и я, мечтает возвратиться домой. Он еще не знал о возможности послать родным письмо, а когда я сказал ему об этом, Трифон поспешил, чтобы послать о себе весточку. Однако, вернувшись на родину, я узнал, что никаких писем от Трифона не получали, домой он не возвратился и что с ним произошло, никто не знает, а его братья погибли на войне.

…В Лигнице мы пробыли две недели. За это время мне и товарищам несколько раз приходилось быть свидетелем, как вооруженные польские конвоиры гнали на запад выселяемых из Силезии немцев. Однажды на обочине шоссе мы с Женей увидели молодую симпатичную голубоглазую немецкую девушку с красивой прической. Она вдруг сказала мне по-немецки: «Я слышала, как ты недавно хорошо поговорил по-немецки с одним старым немцем. Наверное, ты очень хороший парень. Извини меня, но послушай. Я совершенно одна, у меня нет никаких родных, и я не знаю, куда идти. Я уже давно ничего не ела. Возьми меня с собой в Россию – не пожалеешь, буду тебе очень хорошей женой». Мне стало очень жалко девушку. Если бы я не находился тогда на положении бывшего военнопленного и знал, что благополучно вернусь домой, не раздумывая согласился бы выполнить ее просьбу. К несчастью, я не мог дать ей что-либо поесть. Так и оставили мы с Женей эту бедную девушку на обочине шоссе.

…24 июня наше пребывание в Лигнице закончилось. Утром после завтрака нас заставили взять вещи и повели строем по шоссе на юг. Куда идем, нам, рядовым, не сказали. По дороге нам встретилось большое стадо немецких коров, которые наши женщины и несколько пожилых пастухов гнали на Украину. В дальнейшем такие стада коров и другой скотины попадались нам очень часто, а наши повара нередко получали от пастухов молоко или даже скотину для забивки на мясо.

На следующий день мы прибыли в город Швайдниц (польский Свидница), где нас сразу завели в бывший немецкий военный городок и предоставили место в кирпичных казармах. Теперь у каждого из нас была железная кровать с нормальной постелью, которую мы были обязаны содержать в идеальном порядке. В конце коридора находились умывальник с действующим водопроводом и туалетная комната. Питание мы получали – не очень сытное – в большой столовой. Всем выдавали махорку, но бумагу для свертывания цигарок или козьих ножек приходилось добывать самим.

Начальство объявило нам, что отныне мы, хотя и не носим военное обмундирование, являемся пехотным соединением, входящим в состав 21-й армии, возвращающейся пешком на родину. Каждому отделению выдали по две винтовки с боеприпасами, а некоторым взводам – даже пулемет, и кого-то вооружили автоматами ППШ. Соответственно, резко усилили дисциплину – нельзя было свободно отлучаться с территории военного городка. Вставали утром и ложились спать только по команде в строго установленный срок. Каждый день проходили строевую, боевую и политическую подготовку.

14 июля, после трехнедельного пребывания в городке, получив по пайке какого-то порошка, при помощи которого можно было в полевых условиях дезинфицировать воду, мы двинулись пешком по шоссе и проселочным дорогам на восток.

…Когда в середине июля мы остановились за населенным пунктом Малапане, Женя Волчанский сказал, что он некоторое время находился рядом с Малапане в лагере военнопленных, откуда и быт эвакуирован к нам в Цшорнау. В этой местности проживали шлёнзаки – онемечившиеся поляки, с которыми ему приходилось работать. В основном он трудился в хозяйстве, принадлежавшем женщине с дочерью лет восемнадцати, которая вдруг влюбилась в Женю и завела с ним переписку на польском языке. Женя сохранил несколько писем этой девушки и показал их нам. И все они начинались словами «Коханый Генка!». В них было высказано очень много любви к Жене и даже надежд на совместное послевоенное будущее.