В погоне за светом. О жизни и работе над фильмами «Взвод», «Полуночный экспресс», «Лицо со шрамом», «Сальвадор» - Оливер Стоун

В тот момент, когда новые представители компании-гаранта были уже в пути, Джеральд сообщил мне по телефону, что изыскивает возможность получить деньги от мексиканского консорциума, дружественного его тестю. Я крикнул «Начали!», и атака кавалерии началось. Семьдесят лошадей со всадниками, которых мы с трудом сдерживали, понеслись галопом по уложенным брусчаткой улицам. Всадники были потомками Сапаты из штата Морелос, хотя стоит отметить, что сапатисты никогда не использовали лошадей. Да и повстанцы в Сальвадоре никогда не предпринимали конных атак. Но пошли все на хрен! Если уж мне суждено было пойти ко дну — а это, вероятно, был мой последний фильм — к черту компанию-гарант. Я хотел кавалерийскую атаку.

Чтобы гарантированно отснять эту сцену, я предложил оплатить ее за счет моего гонорара, из которого пока не увидел ни цента, но натолкнулся на отказ, поскольку на мой гонорар к тому моменту не выделили каких-либо денег. Но если уж умирать, так с музыкой! Мы отсняли кавалерийскую атаку еще четыре раза. Великолепно! Я был так воодушевлен. Сложная работа выполнена, пусть даже и перед лицом надвигающейся катастрофы. Пока мы готовились к следующей сцене, ко мне подошел Грин, наши глаза встретились. «Надеюсь, я не слишком хмурый? — заметил он с лукавой улыбкой. — Я заключил сделку». Миллион долларов от мексиканского консорциума. Мы избежали поглощения. Поживем еще денек!

Мы двинулись дальше маленькими шажками. На следующий день арендованные нами армейские танки опоздали на несколько часов. На одной из защищенных мешками с песком позиций взорвались пары бензина, и двоих каскадеров пришлось эвакуировать с ожогами. К счастью, с ними потом все будет в порядке (Вудс, естественно, разыграл очередную мелодраму, услышав об этом происшествии). Потом у нас произошла незадача с базукой на крыше. Затем вышла из строя одна из камер, хотя нанятые нами 50 мексиканских солдат продолжали улыбаться в ее сторону, и лишь к третьему дублю я вернул их к реальности своими криками. Мы арендовали маленький самолет и нанесли на него армейскую опознавательную раскраску. Он должен был изображать атаку с бреющего полета прямо над улицей, где Вудс и Джон Сэвидж фотографируют сцены боя. Джимми, обвешанный пиропатронами, которые, взрываясь, должны были имитировать ранение в ногу, изрядно волновался. Мексиканский пилот, не знавший ни слова по-английски, должен был пролететь на своем одномоторном самолете прямо над Джимми, который пытался успокоить свои изрядно потрепанные нервы, болтая без умолку.

Неожиданно я услышал поток брани от Сэвиджа, который никогда не терял самообладания. Он повысил свой обычно мягкий голос на Вудса, который, похоже, давал Джону какие-то советы или указания. «Да заткнись ты! Усек? Не хочу тебя слышать!» — прокричал Джон. Тут Вудс взорвался, швырнул наземь свою бутафорскую фотосумку, и выкрикнул: «Хватит с меня этого дерьма!» Самолет продолжал кружиться над нашими головами, растрачивая горючее. Тут Рамон, мой помощник режиссера, крикнул по радио: «Вудс покидает площадку!»

«Не давайте ему машину!» — заорал я, угадывая шальные мысли Вудса. Спустя минут пятнадцать мне сообщили, что Вудс «уже в трех километрах от нас!». Рамон шел рядом с ним с мольбой на устах: «Джимми, Джимми, не уходи! Ну, давай же, ты нужен нам. Не надо так. Это хороший фильм. Мы со всем справимся. Ты в безопасности». Ничто не действовало. Я приказал всей продакшн-команде и Рамону опередить Джимми и предупредить всех на дороге в этой глухомани ни при каких обстоятельствах не останавливаться и не подвозить этого человека. У Джимми в кобуре на поясе лежал бутафорский пистолет. «Скажите всем, что это сумасшедший гринго с 45-м калибром в поисках попутки».

В конце концов Рамону удалось успокоить Джимми. Самолету пришлось отправиться на дозаправку. Еще один час светового дня был потерян. Мы вернули Вудса на площадку, где Джон Сэвидж любезно извинился перед Джимми, который принял эти извинения и начал изливать свое раздражение на меня. Мне хотелось убить его, а если более конкретно — придушить. Во мне редко какой-либо человек вызывал такое желание. Я сдержался. Самолет вернулся, и по ходу съемок все обошлось без травм. Десять мексиканских бизнесменов, привезенных на площадку Джеральдом, наблюдали за всей этой сценой. Могу только представить, какое впечатление произвели на них наши методы работы.

К 18 часам, когда солнце опустилось еще ниже, мы отсняли последние кадры воздушной съемки с нашего частного вертолета, оснащенного пулеметом M60 и ракетами. Он умудрился вписаться в узкие рамки нашего кадрирования и подстрелить Джимми в пределах одного кадра. Это было чудо. Хотя вертолет пролетел примерно в 10 метрах над ним, Джимми позже утверждал, что он задел его шевелюру.

Мы сделали это! Или нет?

Ранним утром следующего дня наша мексиканская съемочная группа официально объявила забастовку. Джеральд намекнул нам, что с его консорциумом что-то не клеится. Я пожал плечами. Мне уже было наплевать на все, и я просто пошел к разбомбленной бутафорской машине посреди кладбища и с удовольствием заснул на заднем сидении. Часа через два меня разбудил Рамон. «Мы вернулись». В самом деле? Мне уже не нужно было разбираться с причинами. Я был готов принять все что угодно. Я не мог винить съемочную команду. Мы продолжили работать на автомате и завершили план на день.

Однако, вне всяких сомнений, нашу продюсерскую группу преследовали фурии. Это витало в воздухе. В офисе и на съемочной площадке ходили слухи: «Мы закрываемся». Мексика превращалась в осадившую нашу «миссию в Аламо» армию обозленных кредиторов и людей, не получивших того, что им причиталось. К тому же мы лишились четырех катушек кинопленки со сценами сражения: второй ассистент оператора, скорее всего, из-за усталости случайно загрузил в камеры две катушки с отснятым материалом.

Следующий день — наш 42-й день в Мексике — был последним. Атмосфера была накалена до предела. Мы снимали сцену казни Бойла членами «эскадрона смерти», которые ловят его на границе с Гватемалой, когда герой попытается пересечь ее с Эльпидией, но в самый последний момент ему на выручку приходит «американский орел»: звонит посол США. Естественно, Вудс до начала съемок вынес мне мозг, заявляя, что он обнаружил настоящую пулю в патроннике бутафорской винтовки (уверен, многие члены нашей команды сочли бы это неплохой идей). Конечно же, все это был сущий бред, а для Джимми еще одна история о том, как он выручил окружающих его некомпетентных идиотов. День закончился в придорожном ресторанчике. Мы пытались угнаться за заходящим солнцем до 19:30 и у нас даже осталось в запасе 30 секунд до начала сумерек. Мы все сделали, мексиканская эпопея завершилась! И я был вынужден признать свое поражение. Конец всей этой истории был бесславным, но я чувствовал, что нужно проваливать, пока есть время. Мы попрощались со всеми. Не было ощущения, что мы чего-то добились с этим фильмом. Все выглядели подавленными и смирившимися с роком.

Нам все еще нужно было отснять пять дней вводных сцен в Сан-Франциско и три дня концовки в Лас-Вегасе и окружающей его пустыне. Дейли сообщил нам, что он в первую очередь хотел получить негатив, рабочую копию и звук из мексиканской лаборатории. Хотя, по всей видимости, Film Finances оплатили работу лаборатории, компании было «плевать на начало и конец». Представители Film Finances свирепствовали в отношении Грина: «Вы постоянно лгали нам!.. Теперь предоставьте нам картину во исполнение договора!» Когда я позвонил Джону по поводу окончания съемок, я напомнил ему, что еще не снял начало и конец фильма. Основа фильма у нас, разумеется, есть, а вот… На своем диалекте кокни он прервал меня и отстраненно спросил: «Черт, а ты не можешь просто обойтись без начала?» Взволнованный, я взмолился: «Ты с ума сошел? Тебе же понравилось начало, помнишь?» Он был вынужден нехотя признать мою правоту.