Карусель - Уильям Сомерсет Моэм

Х.М.

— Что это значит? — спросила Дженни.

— Разве не ясно? Один человек сделал ей предложение, и она собирается согласиться.

— Но ты сказал, она любит тебя.

Бэзил пожал плечами и не ответил. Луч надежды пронзил сердце Дженни, и, вытянув руки, взволнованная, она подошла к нему:

— О, Бэзил, если это правда, дай мне еще один шанс! Она не любит тебя так, как я. Я была эгоистичной, склочной и требовательной, но я всегда тебя любила. О, не бросай меня, Бэзил! Позволь мне попытаться еще раз завоевать твою любовь.

— Мне очень жаль, — ответил он, опустив глаза. — Слишком поздно.

— О Боже! Что мне делать? — воскликнула она. — И даже теперь, когда она собирается замуж за другого, ты любишь ее больше всех на свете?

Он молча кивнул.

— И даже если она выйдет замуж за этого человека, она будет любить тебя. Мне нет места между вами, и я могу уйти, как уволенная служанка. О Боже, Боже! Чем я такое заслужила?

— Мне очень жаль, что я причинил тебя боль, — прошептал Бэзил, глубоко тронутый ее страданиями.

— О, не надо меня жалеть! Думаешь, мне сейчас нужна жалость?

— Лучше нам уйти, Дженни, — мягко произнес он.

— Нет, ты сказал мне, что больше не хочешь меня видеть. Я пойду своей дорогой.

Он посмотрел на нее, колеблясь, но потом пожал плечами:

— Тогда до свидания.

Он вышел, и Дженни проводила его глазами. Сначала она едва могла поверить, что Бэзил ушел. Казалось, он вот-вот вернется и заключит ее в объятия. Казалось, он снова поднимется по лестнице и скажет, что до сих пор ее любит. Но он так и не появился, и из окна она увидела, как он зашагал по улице прочь.

— Он так рад, что ушел от меня… — прошептала она.

Убитая горем, она рухнула на пол и, закрыв лицо руками, безудержно зарыдала.

Наконец Дженни поднялась и спустилась по лестнице. Тихо открыв дверь, вышла на улицу. Хотя она очень устала, бережливость на уровне инстинкта помешала ей взять извозчика, и тяжелым шагом она направилась к Ватерлоо. Вечер выдался холодным и темным, мелкий ноябрьский дождь промочил ее насквозь, но в своем величайшем унынии она не замечала ничего вокруг. Дженни шла, глядя прямо перед собой, переполняемая отчаянием, и не видела ни домов, ни людей. Она прошла через толпу на Пиккадилли, как по пустой улице. Укутавшись и раскрыв зонтики, люди спешили домой или, невзирая на суровую погоду, просто прогуливались. Время от времени Дженни горестно всхлипывала, и обжигающие слезы начинали струиться по щекам. Дорога казалась бесконечной, силы быстро покидали ее. Все ее члены налились свинцом и невыносимо болели. Но она не желала ехать, ибо легче переносить боль в движении, чем в состоянии покоя.

Она перешла Вестминстерский мост и наконец, едва осознав это, оказалась на Ватерлоо. У нее был такой вид, что носильщик решил, будто она пьяна. Дженни спросила, когда будет поезд, и присела в ожидании. Лучи электрических ламп с трудом пронзали сырой воздух, и помещение вокзала в тусклом свете казалось огромным и словно изрытым пещерами. Появлялись и исчезали люди, ходили с багажом носильщики, приезжали и уезжали поезда. Все происходящее отпечатывалось в измученном сознании Дженни с отвратительной жестокой яркостью.

Наконец добравшись до Барнса, она испытала не облегчение, а еще большие мучения, ибо вспомнила, как часто летом под нежно-голубыми небесами прогуливалась по окрестностям, держа за руку Бэзила. А теперь все здесь казалось темным и уродливым, ракитник, весь обуглившийся и потрепанный, даже под покровом ночи имел унылый, жалкий вид. Она пришла к маленькому тесному домику, открыла ключом дверь и поднялась наверх, смутно надеясь, что Бэзил все-таки вернулся, — казалось невероятным, что она его больше не увидит. Но его нигде не было. Ее переживания стали настолько мучительными, что она бродила по дому как умалишенная и механически переставляла вещи, оказавшиеся не на своих местах. В спальне она посмотрела в зеркало, сравнивая себя с миссис Мюррей, и отметила с некой печальной гордостью великолепие собственных волос, блеск глаз и восхитительное совершенство кожи. Несмотря на все, что пришлось пережить, Дженни осознавала: она красивее миссис Мюррей и к тому же моложе. Вспоминая восхищение, в котором купалась в былые времена в «Голден краун», она не могла понять, почему на Бэзила ее чары больше не действовали. Другие мужчины страстно любили ее, были готовы смиренно исполнить любую просьбу. Одни, пожирая Дженни глазами, дрожали, когда касались ее руки. Другие бледнели от желания, когда она дарила им улыбку. Ей внушали, что она красива, и только Бэзил остался равнодушным. Дженни задалась вопросом, чем она заслужила столь суровое наказание. Она старалась изо всех сил: была Бэзилу хорошей и верной женой, стремилась угодить ему всеми возможными способами. И все равно он ненавидел ее. Казалось, сам Всемогущий Господь против нее, и она, беспомощная стоит перед некой карающей силой.

Надеясь на чудо, она села ждать и, зная расписание поездов, в мучительном томлении отсчитывала время, за которое пассажир успевал добраться домой после прибытия на станцию. Проходил вечер, и поезда прибывали один за другим, но Бэзила все не было. Когда ушел последний поезд, ее охватило отчаяние — муж точно не появится. Дженни поняла, что это действительно конец, и отбросила ту крупицу надежды, которая одна и поддерживала ее. Она снова увидела его лицо, искаженное ненавистью, с которой он бросил ей горькие слова презрения, и вздрогнула. От всей души Дженни жалела, что не закрыла глаза на проделки Бэзила, ибо теперь была бы рада удержать его подле себя без надежды на взаимность. Она отдала бы целый мир, только бы не слышать от него признание в любви к миссис Мюррей, которое вырвала у него сама. Подозрение, терзавшее ее ранее, было куда лучше этой ужасной определенности. Она предпочла бы вытерпеть что угодно, лишь бы не потерять его совсем. Она была бы счастлива хоть иногда его видеть, только бы не потерять. Уж лучше умереть.

Ее сердце вдруг затрепетало. Уж лучше умереть… Вот и нашлось решение для всех проблем. Было невозможно жить с этой болью. Несчастье раздавило ее: насколько лучше было бы умереть и ничего не чувствовать!

— Между ними нет места для меня, — повторила она. — Я только мешаю.

Вероятно, умерев, она могла бы оказать Бэзилу последнюю услугу, и он, быть может, испытал бы сочувствие к ней. Быть может, он раскаялся бы в своих словах и пожалел, что не был добрее и терпимее. Она понимала, что, продолжая жить, не заслужит его любовь, но кто знает, какие чудеса способна сотворить ее смерть? Искушение охватило ее, и овладело ею, и подчинило ее себе. Невероятное волнение поднялось в груди бедной женщины, и, собрав в кулак последние силы, она без колебаний встала, надела шляпку и вышла. Дженни шагала быстро, странным образом ободренная решением, завораживавшим своей неимоверной притягательностью, ведь она ждала успокоения и избавления от страданий, разрывавших сердце сильнее самой страшной физической боли, которую она когда-либо испытывала. Она пришла к реке, молчаливой и мрачной в такой же мрачной и молчаливой ночи. Поток воды казался угрожающим и холодным. Но Дженни не боялась: если ее сердце и билось быстро, то от пугающей радости, ведь конец мучениям был близок. Она радовалась, что ночь выдалась темная, и благодарила Бога за дождь, удержавший дома любителей слоняться без дела. Она направилась по бечевнику к месту, которое давно знала: год назад оттуда бросилась в воду женщина, потому что там было глубоко и берег резко обрывался. Дженни часто проходила мимо этого места с легкой дрожью. Однажды в шутку она сказала, что гуляет по чужой могиле. По направлению к ней шел человек, и она спряталась в тени около стены, он миновал ее, не заметив. С деревьев струями лилась вода. Дженни добралась до нужного места и осмотрелась, желая убедиться, что рядом нет ни души. Она сняла шляпку и положила ее на землю под стеной, чтобы она намокла как можно меньше, потом без колебаний отправилась на берег. Она не испытывала никакого страха, всего миг смотрела на мутную безжалостную воду, а потом дерзко бросилась в нее…