Возмездие - Василий Ардаматский

У дома, где жил Рейли, вместе с ним из машины вышел и Савинков. Пепита Рейли попрощалась, а Люба Деренталь осталась дремать в такси. Мужчины еще около часа прогуливались по тротуару и вели негромкий разговор.

— У меня впечатление хорошее… — говорил Рейли. — Умен, это очевидно. Но несколько наивен. И эта его наивность наилучшее подтверждение того, что он есть он. Вообще я должен сказать, что о таких ловких трюках красной разведки в Европе я что-то не слышал.

— Может, у вас ухудшился слух?

— Пока не жаловался.

— Вы понимаете, насколько все это серьезно для меня?

— Нет, не понимаю, потому что вы не сказали мне, что стоит за этим человеком.

— Я не хочу ошибиться сам и тем более ввергнуть в заблуждение других…

Некоторое время они шли молча, и вдруг Савинков остановился и сказал энергично:

— И все-таки я ему так сразу не доверюсь! Я все проверю сам.

— Как вы можете это сделать?

— Очень просто! Перед самым его отъездом я устрою ему неожиданную проверку. И кроме того, не предупреждая никого, пошлю в Москву полковника Павловского. Вот как!

— Ну что ж, с богом, как говорят у вас в России, — сказал Рейли, прощаясь.

Савинков сел в машину и увидел, что Люба откинулась на сиденье и закрыла глаза. Он нежно улыбнулся, но внимательно посмотрел на ее веки: притворяется или действительно спит? Когда машина тронулась, она вздрогнула, открыла глаза, удивленно оглянулась по сторонам и, увидев рядом Савинкова, тяжело и шумно вздохнула:

— Боже, как трудно быть влюбленной в вождя…

Савинков наклонился к ней и, как икону, поцеловал ее в высокий белый лоб. И отодвинулся в угол машины. Он не хотел никаких продолжений, так как знал — Люба тотчас заведет тягостный разговор об официальном оформлении их отношений. «Без этого между нами ничего произойти не может», — говорила она уже не раз, а Савинков пока ни к чему большему и не стремился.

Почему-то со всеми женщинами отношения у него складывались сложно и нервно. В его личной карточке, хранившейся в сейфе французской разведки, было записано: «К женщинам эротически равнодушен, однако они являются одним из пунктов его обостренного честолюбия и самолюбия». Наверно, именно это женщины в нем и чувствовали.

— Какое впечатление произвел на вас наш гость? — спросил он.

— Он плохо ко мне относится, — капризно протянула Люба. — Он ни разу не посмотрел мне в глаза. Как и вы, впрочем…

Савинков молчит: ей все же не удается заставить его объясняться и говорить об их отношениях, он хочет, чтобы голова его сейчас была чиста от мусора, — слишком важные решения он должен принять сегодня…

— Куда едем? — сонно спросил таксист.

Савинков назвал отель, в котором живет Люба, и, когда такси остановилось, он бережно помог ей выйти, нежно поцеловал ее руки, вернее перчатки на ее руках.

— Спокойной ночи, счастье мое, — сказал он и, усаживаясь, послал из такси воздушный поцелуй.

Дома Савинков занялся анализом всех своих бесед с представителем «ЛД». Он положил перед собой лист бумаги, прочертил на нем вертикальную линию, справа вверху надписал «за», слева — «против» и стал заносить в эти графы все вспомнившиеся и заслуживающие внимания подробности переговоров. Заполнялась главным образом графа «за». А в графе «против» так и остались всего две записи:

«Почему мы раньше ничего не знали о существовании «ЛД»?»

«Почему «ЛД» с ее наивными руководителями не понесла чувствительных потерь от чекистов?»

В седьмом часу утра Федорова разбудил стук в дверь. День уже занялся — верх стены соседнего с отелем дома был освещен солнцем, и там на карнизе дома, распластав крылья, нежились голуби. Федоров сразу увидел это в окно, когда вскочил с постели, и почему-то это сразу успокоило его.

Стук повторился.

Как только Федоров повернул ключ, дверь распахнулась и в номер, оттолкнув его к стене, решительно вошел Павловский и за ним низкорослый плечистый мужчина в низко надвинутой кепке с большим козырьком.

Павловский запер дверь и ключ положил в карман.

— Что все это значит? — спросил Федоров, направляясь к диванчику, где лежала его одежда, — там, в кармане брюк, был револьвер.

Человек в кепке опередил его и встал на пути.

— Сядьте к столу, — негромко приказал Павловский, стоявший по другую сторону стола и державший руку в кармане плаща.

— Многое мы знали о господах савинковцах, но что они докатились до такой дешевки, этого мы не знали, — с яростью сказал Федоров и, быстро подойдя к столу, сел в кресло. Он тотчас почувствовал, что человек в кепке стал вплотную за его спиной.

— Возьмите лист бумаги и перо, — распорядился Павловский и улыбнулся своими белоснежными ровными зубами. — Будет короткий диктант. Побыстрее, пожалуйста, нам некогда.

На какое-то мгновение мозг Федорова точно онемел, зафиксировав опасную непонятность происходящего, но тут же снова заработал быстро и четко. От Павловского — а это был, конечно, он — можно ждать все, что угодно. Но что могло случиться за минувшую ночь? Почему Савинков решил устранить представителя так необходимой ему «ЛД»? Может быть одно: какой-то промах допущен в Москве с Зекуновым или Шешеней и кто-то из них получил возможность передать за границу своим сигнал опасности… Конец может наступить сейчас, в этой глухой комнате маленького отеля, стоящего в пустынном переулке. Выстрела никто не услышит. А может быть, стрелять и не будут…

Но Федоров не думал мириться с безнадежностью своего положения, он лихорадочно искал выхода. Ринуться к окну? Выбить его вместе с рамой и выброситься самому? Или хотя бы позвать на помощь?.. Но между ним и окном стоит Павловский… Броситься на Павловского… пользуясь тем, что человек в кепке в этот момент стрелять не сможет, завладеть оружием Павловского? Но он все время держит руку в кармане — не успеть, да и справиться с Павловским не так-то легко…

— Пишите, — тихо приказал Павловский.

Федоров обмакнул перо и посмотрел на Павловского.

— Убедившись в том… — негромко, но четко начал диктовать Павловский, — что наша гнусная попытка обмануть вождя России Савинкова провалилась, я кончаю жизнь самоубийством. Подробности сообщит сам Савинков… Подпись — агент московской ЧК. Мухин А. П.

Текст записки был составлен явно в расчете на газетную сенсацию… Но неужели они действительно дадут ему покончить с собой? И вручат ему пистолет? Тогда первая пуля достанется не ему… Но они могут предложить яд… Или просто веревку…

Нет, выхода не было.

— Я не буду подписывать, — заявил он и положил ручку на стол. — Я и умирать — не только жить — чекистом не желаю. Действуйте, подписи не будет.

— Надо подписать, — спокойно и негромко произнес Павловский, не меняя позы. — Не тяните время, прошу вас. Ничего уже изменить нельзя.