Первая волна: Сексуальная дистанция - Мила Левчук

– Правда не держу, ты тогда достала на поверхность то, что сделал я. Сам. Не под принуждением. Я повзрослел, поумнел, будем надеяться… Поэтому не парься. Честно.

– Хорошо. Я все равно извинюсь, ладно? Ты тогда видел, какой жизнью я жила… и это не оправдание, но мне было хреново, а ты… был похож на того, кто меня спасет. А проявлять симпатию иначе я не умела. Ты когда в тот раз отчима вырубил, во мне что-то сломалось, я как будто себя со стороны увидела и противно стало. Я даже покончить с собой пыталась. – Она улыбнулась. – Откачали. Но просто спасибо тебе за то, что тогда… в тот день… показал, что можно защищать даже такую тварь, как я.

– Обращайся, – отозвался Вольский, не зная, как ее поторопить ближе к делу.

– Ладно, – преувеличенно бодро сказала она и села за стол напротив, – сейчас решусь. Для начала, ты же знаешь, что приговор тебе не отменят?

– Знаю, – хмуро буркнул Лекс.

– А я… в некотором роде… в общем… я могу сделать так, что приговор приведут в исполнение, но кастратом ты не станешь.

Лекс резко распрямился и затравленно бросил взгляд по сторонам.

– Не бойся, нас не слушают, это незаконно.

– Тогда как? – все еще не доверяя такой космической удаче, произнес Вольский.

– Я отвечаю за препарат, который тебе введут. И могу его заменить на другой, который даст временный эффект, он подарит тебе два дня свободы от полового влечения, а потом оно вернется в полном объеме. И будешь как новенький, – она бодро улыбнулась.

– Да ладно, – внутри нерешительно заморгали праздничные фонарики, – ты так сделаешь?

– Могу, – кивнула она, – но это риск, нарушение закона и… сам понимаешь.

– Понимаю. – Он подался вперед, взял ее ладони в огромные свои. – Чем я могу быть тебе полезен, Полиночка? – ласковым и дружелюбным голосом спросил он, мысленно простив ей все, что на самом деле не простил.

– Сначала хочу, чтобы ты понимал, что произойдет, – медленно произнесла она, расцепила ладони, вложила в его руки и сжала, – по документам ты будешь стерилен. И не можешь больше быть обвинен в сексуальном преступлении, даже если тебя застанут в подворотне над изнасилованной проституткой.

Вольский соображал очень быстро. Это значило зеленый свет встречам с Альбиной. Да, она по-прежнему будет замужем, но ни один закон не может ей запретить встречаться со старым стерильным другом, который не может заняться с ней сексом. А значит… они смогут быть вместе без тормозов. И Дэн лопнет от ярости, но ничего не докажет! Алексу стало трудно дышать от восторга.

– Что угодно! Проси что угодно! – выдохнул он.

И зря.

– Я знала, что ты оценишь, – она сделала паузу и со странным выражением лица, которое напоминало зачарованное, слегка фанатичное обожание, посмотрела ему в глаза. – Леша, мне нужен ты.

– Что? – Вольский отшатнулся и отдернул обе руки. – В каком смысле?

– В обычном прямом смысле. Встречи, отношения, регистрация, свадьба. Все, как было у Альбины с Борисовым, – она смотрела на него во все глаза и слегка улыбалась, и от этой улыбки у него мороз пробежал по коже. Ни дать ни взять Мизери Стивена Кинга.

– Поля, – ласково позвал ее Алекс как умалишенную, – ты себе как это представляешь? Отношения так не строятся, ты в курсе?

– Ну, у кого-то не строятся, а мы попробуем, – пожала она одним плечом, – узнаем друг друга, привыкнем, ты же не знаешь, может быть, у нас реально получится.

– А если не получится? – изогнул он одну бровь.

– Ну, значит, будет у нас фиктивный брак, какая тебе разница?

– Погоди, – протянул он и нервно встал, – это ТЕБЕ какая разница? Ты же знаешь, за что меня осудили, и не можешь всерьез верить, что у нас может получиться.

– Я знаю вот что, – ответила она, поднимаясь с места, и шагнула ему навстречу, – тем своим поступком много лет назад ты доказал мне, что я не ошибалась в тебе. Ты поступил благородно, как рыцарь. Как настоящий мужчина. Я в своей жизни ни одного такого больше не встретила. Ты единственный мог бы сделать меня счастливой, но я все испортила и винила себя все эти годы. А теперь у меня появился шанс, и я не хочу его упустить. Ты мне нужен. Именно ты.

– Полина, ты же понимаешь, что ты все это выдумала? Ты ни одного такого не встретила именно потому, что у тебя в голове я был идеальный спаситель, никто не сможет этому соответствовать. Я в том числе. Даже если бы ты была самой милой девочкой на свете, я всю жизнь люблю одного человека, и ни у кого нет никаких шансов. Этого совместного счастья не существует ни в каком измерении, я не мог тебя спасти… я другой человек. Не тот, которого ты в своих рассказах описывала и сочиняла в своей голове.

– Нет, именно тот. Я знаю. Ты ведь сам делаешь то же самое! У тебя к Тихомировой вселенская любовь, ради которой ты жертвуешь всем. А где она? Она сама где? Чем она жертвует ради любви к тебе? А я рискую карьерой, свободой, всем, что имею. Ради тебя. Это ты свою любовь себе выдумал!

Она приближалась, и Лекс заставил себя не пятиться, а то и так уже было стремно до жути.

– Любовь – это не жертвы. Не из-за любви я оказался здесь, а из-за дурацкого закона.

– Леша, опомнись наконец! Ты ей не нужен и никогда не был. Зато ты нужен мне. Дай нам шанс, это же так просто. А если не получится… что ж, я держать не буду. – Она подошла вплотную и разгладила робу на его груди. Заглянула в глаза. – Я же тебя знаю, Вольский, если ты согласишься, ты будешь честно стараться, верно? Ухаживать, узнавать меня. Сделаешь все и отступишь, только если не получится, ведь так? Отнесись ко мне как к любой другой, кого ты впускал к себе в постель, только немного… более… лояльно…

Вольский оцепенел. Он чувствовал себя стрекозой на острие булавки. Она предлагала так бесконечно много и просила всего лишь шанс взамен… и как бы черт бы с ним, что даже спустя столько лет он чувствовал лишь неприязнь и отторжение к этой женщине, можно же и притвориться ради такого дела… Но честно стараться? Серьезно? Что за чушь! Как можно стараться полюбить человека, который тебе неприятен? Тужиться? Или она рассчитывает на стокгольмский синдром… Что она там о нем знает? Они были месяц неблизко знакомы. Алекс бы запросто солгал в подобных обстоятельствах. Сводил на три свидания, развел руками и с чистой совестью свалил в закат. Ничуть бы не угрызался совестью, спал бы спокойно и ел с аппетитом.

Но он понимал главное: он никогда больше не посмеет рискнуть отношениями с Альбиной, которые и без того едва теплятся, и теперь, когда он снова получил доступ к ее сердцу, опять дать повод думать, что у него кто-то есть? На ее глазах попытаться строить пусть притворные, но отношения… Жениться? На Полине? Да хоть на ком! На те же грабли? Ни за что! Нет! Исключено. Немыслимо.

Он представил, как гаснет огонь любви и доверия в глазах той, что дороже всего на свете, как она отворачивается, и понял, что даже ценой здоровья не сможет так рискнуть. Не сможет поцеловать другую, обнять, даже прикоснуться, а ведь Полина потребует. Он этот урок выучил так, что вздрагивал от одной только мысли. Поэтому он даже не попытается объяснять, что притворяется и ради чего. Никогда и ни за что не поставит под удар их любовь. Только прозрачно, только чисто, только кристально честно. А иначе он потеряет все. Снова. И навсегда.