Сеть для миродержцев - Генри Лайон Олди

Он ли перед Панчалийцем?!

- О царь, я даю тебе дар! - разливался меж тем сын Жаворонка. - Получай половину своего царства! Ты будешь царем на южном берегу Господней Колесницы, я же - на северном. Считай же меня своим другом, Панчалиец! Итак, ты согласен?

Друпада хотел умереть. Жить было значительно труднее и горше. Но выбора ему не оставили.

Что ж, он будет жить.

Он будет ждать.

- Я согласен, - глухо процедил Друпада сквозь стиснутые зубы.

На глаза царя навернулись слезы - кажется, впервые в жизни.

* * *

Ты в растерянности стоял перед сгорбленным Панчалийцем и никак не мог понять: что на тебя нашло? Зачем ты сделал все это?! Зачем?!

Из летописей Города Слона

"…Пойдя навстречу благородному Наставнику Дроне, вняв его обидам и выступая от имени юных правнуков, направил тогда Грозный свои войска под водительством того же Дроны к столице панчалов Кампилье. Подступив под стены города, передали Грозный и Наставник Дрона царю Друпаде, что предлагают ему свою дружбу, которую Панчалиец должен скрепить клятвой верности, однако гордец Друпада отказал им, и пошли тогда войска на приступ Кампильи.

Дни и ночи штурмовали доблестные воины Хасти-напура высокие стены столицы панчалов, дни и ночи не смыкали глаз жрецы в городе, готовые в любую минуту воззвать к богам о помощи, если преступят Дрона с Грозным Закон и обрушат на стены города небесное оружие. Но крепки были Дрона и Грозный, твердо стояли они на пути Закона, пользуясь в войне лишь оружием, дозволенным смертным. На шестой же день не выдержал Панчалиец и, открыв ворота Кампильи, сам устремился на врагов во главе своего войска.

Сошлись тогда в поединке раджа Друпада и Наставник Дрона. И отразил Брахман-из-Ларца все атаки царя, сам же поразил его колесницу многими железными стрелами с золотым оперением, лишив Друпаду знамени с зонтом, и всего оружия, и самой колесницы, и коней, и возницы, и взял в плен царя панчалов.

После чего благородный Дрона предложил царю Друпаде свою дружбу, и со слезами радости на глазах согласился царь.

С тех пор мир и дружба воцарились меж Кампильей и Хастинапуром, а область плодородной Ахичч-хатры отошла в кормление к Наставнику Дроне, который и правил землями не как царь, но как мудрый и достойный брахман, называя царя Друпаду своим другом, и процветали те земли, как никогда…"

Рассказ горного кумбханда по прозвищу Дваждыродимчик, слуги Яджи-бабуна, записан Летящим Гением из свиты Лакшми, богини счастья, в обмен на обещание помощи и заступничества, середина периода Сарад

Скажете, маленький?

Скажете, на жабу похож?!

А вы большой, да?!

Правильно скажете: и маленький, и на жабу похож, и вы большой… Вас небось не подарят чащобному ятудхану только за то, что он, ятудхан, сказался вашим блудным дядюшкой! Осчастливил, подлец, явился - не запылился! Жили - не тужили без родственной жилы… Да, вам хорошо, вас не подарят, вы вон какой здоровенный, а меня вот подарили. Свои же и подарили, братья-кумбханды, горные старатели!

Твари толстопузые!

Едрен банан, я ли не старался! С детства голозадого из шкуры наружу выпрыгивал! "Кошачью искру" от снежной яшмы на ощупь отличал! Почему на ощупь? Да потому, что мне дура-маменька при родах пуповину сланцем перерубила! Как это - ну и что?! Вам плевать с поднебесья, летунам, вам хоть зубами перекусывай, хоть на лету встречным ветром, а у нас от сланцевого рубила выворот зеницы ока!

Мне ж теперь весь мир черно-белый!.. Я ж теперь - засланец луподырый!

Смейтесь, смейтесь, наши паскуды тоже животики в клочья рвали - как же, кумбханд, горняк потомственный, оттенков не различает!

В детстве смарагд-гнилушку сунут вместо соски-жевалки, осклабятся радушно: "Хошь сладенького?" Я рад стараться: жую, чмокаю, давлюсь-дивлюсь, что скулы желваками сводит! А им весело: Дваждыродимчик горькую зелень с медовым рубиновым багрянцем путает!

Ату его,глупого!

Куси, урод!

Горцев-нишадов на меня натравливали. Вообще-то мы с людьми на ножах, они нам в лоб, мы им по лбу, а с нишадами - ниче, приятельствуем от века. Наши горы - они сутулые, приземистые, вроде меня, тут ежели вместях жить (одни снаружи, другие внутри!), разминуться трудно! Вот наши весельчаки и сговаривались: подкинут нишадам камешек-другой, шепнут словечко, те блестяшки в папахи спрячут и ну гонять меня по утесам…

Носа не высунь - пращами машут, псицыны дети, и гогочут: дескать, камни от моей плеши потешно ля-гухами отпрыгивают!

Так и жил.

Изрядно, замечу, жил… Вы какого года? А-а, помню… Это когда мудрец Агастья море заглотил? Ну да, точно, как сейчас помню: он выхлебал досуха, Индра с дружиной морским данавам хвосты накрутили, а Агастья обратно водицу выплевывать отказывается! Мол, переварилась, соленая! Ежели помочиться, в лучшем случае на ручей хватит, а на море никак!

Выходит, я постарше вашего буду. Лет эдак на десять. Тот же Агастья, мудрец-бродяга, как раз на мое рожденьице нашу гору окорачивал. Гутарили, обиделась горушка, что солнце не вокруг нее ходит, и стала расти. Полнеба перегородила - ан тут мудрец пешочком идет. "Пригнись, - говорит, - красавица, я на юг прошмыгну, а как обратно вернусь, так и выпрямишься!" Хитер подвижничек, итить его смокву - вернулся,. как же! Гора по сей день ждет, наивная…

И скажите мне, положа руку на селезенку: кто тогда знал за вашу Троицу?!

Ладно, годами сочлись, слушайте дальше. Живу я себе, живу, мытарюсь, от братьев-кумбхандов обиды терплю, слезой горючей запиваю - тут в пещеры к нам ятудхан Яджа вваливается.

Яджа-бабун.

"Хозяин" по-кумбхандски.

Наши углежуи переполошились, славу пйют, ор подняли - самородки в копях попрятались, решили, что конец света! Бабку мою, мать матерную, вперед выставляют: приветствуй сынка! Век не виделись!

Обнюхались они, как меж приличной нелюдью положено, и повели старшины Яджу кварца-слюды отведать. Я к бабке подкатываюсь кубарем, спрашиваю: правда, что этот хлыщ тебе сыном доводится? Бабка плечи к затылку: стара стала, внучек, у меня их сто молодцов от сотни отцов, рази всех упомнишь?

Слышу я, за спиной смеются. Думал, наши пакость какую удумали. Отскочил, обернулся: Яджа-бабун стоит. Зубы скалит. Вроде только что уходил со старшинами, а вроде и не уходил. С виду-то он лядащенький, щенок-сосунок, нос крючком, ножки тощенькие, желтенькие, ровно из слонячьей кости точили. А как глянул в упор, так меня чуть штольный родимец не хватил!

Будто смертынька моя в лицо вызверилась…

- Маменька, - хохочет, - отдайте мне племяша на мясо! В смысле, кости ваши, а мясцо нарастет! Будет мне верный друг, родная кровиночка!