Сеть для миродержцев - Генри Лайон Олди

Тем временем Яджа разошелся не на шутку. Корча жуткие рожи, он приплясывал вокруг жаровенки, сыпал во все стороны пригоршни снадобий, бормотание сменялось гортанными выкриками, и мне все чаще слышалось:

- Грозный! Грозный, сын Шантану-Миротворца! Грозный, регент Хастинапура!

Я понял, что пора.

Улучив момент, я подхватил с огня котелок с кипяточком и кинулся к ятудхану. Он принял котелок из моих рук и дико вперился в пузырящуюся поверхность. Панчалиец с ужасом смотрел, как раскаленный металл бессильно шипит в ладонях ятудхана, и радже было изрядно не по себе.

- Будь проклят! - возгласил Яджа-бабун, трижды плюя в котелок.

Кипящая вода в ответ рванулась ему в лицо.

Вся выплеснулась.

Без остатка.

Как он заорал! Клянусь мошонкой Брахмы, меня аж подбросило! Да что там меня, Панчалиец опомнился и вовсе снаружи… Мы с раджой прижались друг к другу, словно любовники после долгой разлуки, нас колотило мелкой дрожью, а из хижины не доносилось ни звука.

Умер, что ли?!

Что говорите?

Ничего не говорите?

Ну и правильно делаете…

Когда Яджа-бабун показался на пороге, я вскрикнул. От ужаса и изумления. Ошпаренная рожа ятудхана напоминала кровоточащий кусок говядины, кожа полопалась, источая вонючую слизь, но правый глаз он каким-то чудом спас. Зато левый напоминал перепелиное яйцо, которое неведомый шутник криво засунул в глазницу.

Предварительно выдрав по волоску брови и ресницы.

- В-воду! - Язык плохо слушался ятудхана. - В-воду где б-брал, твар-рь?!

- В речке, - честно ответил я (на вранье сил не осталось). - В Ганговом притоке…

- М-мать!..

Честное слово, я не понял, что он хотел этим сказать.

Записки хастинапурского брахмана, служителя центрального храма Вишну-Опекуна, точная дата записи неизвестна

…Странный сон.

Будто стою я перед знаменитым барельефом "Харихара-мурти". Тем, где у изображенного бога левая половина тела держит раковину и диск - символы Опекуна Мира, а правая - трезубец, четки и расколотый череп, символы Разрушителя.

Стою, любуюсь, преисполняюсь благоговения…

И кажется мне: смотрит бог через мое плечо, да еще так пристально смотрит! Я поворачиваюсь, а за спиной у меня другой барельеф: "Ганга нисходит с неба на землю". И хотите верьте, хотите нет - губы у Матери рек, текущей в Трех Мирах, шевелятся! Я по губам читать не мастак, да и вообще: где это видано, чтоб во сне за говорящими богами подсматривать?!

Хочу проснуться и не могу.

Только и слышу далеко-далеко, еле различимо:

- …не угомонится. Кому месть не суждена, тот месть детям передает. Сам знаешь, Опекун…

Тут я и проснулся.

Все.

Воспоминания Вишну, Опекуна Мира, записанные им самим, 27-й день зимнего месяца Магха.("За сорок восемь лет до конца света". Приписка Жаворонка)

…опоздал.

Я, Опекун Мира, опоздал!

Этот упрямый мерзавец, эта панчалийская Дубина вместе со своим кривоглазым ятудханом, по которому Добрую сотню лет плачет пекло… они уже стояли у алтаря. И я краем уха уловил лишь эхо сакраментальной формулы, последнего оружия смертных крыс, загнанных в угол клыкастыми обстоятельствами, оружия, которым небесные мамы пугают маленьких богов:

- Если есть у меня хоть какие-то духовные заслуги…

Проклятье! Этого я не учел! Падение столицы панчалов, разгром войск Друпады и публичный позор самого Панчалийца, вынужденного склониться перед Грозным и Брахманом-из-Ларца… Что еще?! Ах да еще плодородная Ахиччхатра, стратегически бесценная провинция, которую пришлось отдать Дроне в кормление! Страдания последнего времени добавили Друпаде изрядное количество Жара. Вон какой орео-лище светится, пожалуй, что и хватит…

Впрочем, поглядим, сколько детишек-мстителей он запросит у судьбы и нет ли у меня возможности направить обряд в иное русло.

Лжебрахман Яджа как раз хлопотал у глиняного сосуда с освященным маслом. Я принюхался и грязно выругался про себя. К сожалению, освящено было масло самым что ни на есть подлинным брахманом, с соблюдением ритуала, и придраться было не к чему. Тогда я торопливо принялся изучать сперва алтарь, а потом ятудхана с раджой. Вдруг в суматохе забыли уложить волосы в "Раковину-Капарду", пренебрегли омовением ног, ошиблись в тембре произнесения мантры, упустили какую-нибудь мелочь в обустройстве молельного места… Нет! Чисто! Ни лазейки, ни малейшей щелочки, в которую бы я сперва сунул кончик мизинца, а там бы и влез целиком, во всем величии и гневе.

Увы мне! Колдун-страхолюдина знал Черную Яджур-Веду назубок, и в стенах его обряда отсутствовали бреши.

Мне оставалось одно- кусать губы и ждать.

Ждать случая.

Оба участника моления выглядели безукоризненно в любых отношениях: причесаны, омыты и умащены, украшены гирляндами из мелких цветов бильвы, от запаха которых меня мутило… Да и время проклятый Яджа выбрал наилучшее - те густые сумерки, что наступают по прохождении первой трети ночи, за исключением начальных восьмидесяти мгновений.

Этот час от века установлен для бродящих по желанию якшей, гандхарвов и ракшасов, а также для свершения тайных молений.

Чтоб тебя Кобылья Пасть всосала, ятудханище… Алтарь напоминал собой перевернутый лотос с удлиненными лепестками. На каждом лепестке в окружении узоров "плетеные венки" и "драконов зуб" изображались ездовые животные суров: гусь Брахмы, крыса Ганеши, павлин Княжича-Полководца, баран Агни, бык Шивы… Моего орла, простоватого гиганта-обжоры, там, разумеется, не было! Вдобавок над крайним лепестком, где красовался белый бык, сгущалось видимое лишь божественным зрением облако, и в багряно-синей глубине его смутно проступал трехглазый лик.

Ну ему-то, ему-то что здесь понадобилось?! Я обругал себя за истерику и тихо отступил в тень,-стараясь не привлечь к себе внимания Разрушителя. Уж не знаю, какого бхута Шива вздумал понаблюдать за обрядом Панчалийца - но связываться с Синешеим я не собирался.

Оставалось надеяться, что скоро ему надоест. Оргий не предвидится, похорон - тоже, а остальное Шиве не по вкусу.

- Где твоя супруга? - хрипло спросил Яджа-ятудхан, продолжая делать пассы над дощечками для добывания огня и сосудом с жертвенным маслом.

Изуродованная рожа колдуна шла пятнами, странно напоминая закат в горах Виндхья.

- Сейчас приведут. - Друпада отрешенно наблюдал за действиями своего лжебрахмана. - Уже послал…

Почти сразу в коридоре прошелестели шаги, и робкие пальцы заскреблись в дверь.

- Привели? - с нетерпением крикнул Панчалиец.