Яд Борджиа - Мартин Линдау

– Так научите меня, обожаемая донна Лукреция, как мне поступить, чтобы заслужить ваше расположение! – сказал Орсини, склоняясь к ногам красавицы.

– Простите, донна, но этот синьор – не победитель рыцарского турнира, – вдруг вмешался Альфонсо, который слышал разговор Лукреции о феррарском посланнике и объяснил себе ответ Лукреции страхом перед отцом, а не боязнью за его безопасность.

– Как же, синьор? Ведь после того, как вы упали, пальма первенства принадлежала одному из двух оставшихся, и сир Лебофор признал, что победителем следует считать не его, а Паоло Орсини! – возразила Лукреция, с таким ужасом глядя на Альфонсо, точно видела перед собой призрак.

– В таком случае, если они оба признают, что честно поступили со мной и честно выиграли приз, я называю их лжецами и бросаю им перчатку! – воскликнул принц д’Эсте, и с такой силой бросил перчатку, что она пролетела мимо Паоло прямо к ногам папы.

– Успокойтесь, рыцарь! Я – председатель судей турнира, и обещаю вам, что приз будет отдан тому, кого признают победителем беспристрастные французские рыцари, с которыми я посоветуюсь, когда поеду к французскому королю. По возвращении оттуда я решу это дело! – проговорил Цезарь.

– Неужели вы думаете, товарищ по оружию, что я воспользовался вашим несчастным падением для получения приза? – спросил Реджинальд, выступая вперед.

– Я прошу, ваша светлость, передать эту перчатку тому из двух рыцарей, который примет приз, – обратился Альфонсо к Цезарю, не удостоив Лебофора ответом.

– Ради этой перчатки, брошенной нам в лицо, я не отказываюсь от приза! – воскликнул глубоко оскорбленный англичанин.

– Нет, сир Реджинальд, вы должны дать мне слово, что до моего возвращения из Франции вы сохраните между собой мир! – сказал Цезарь и улыбнулся довольной улыбкой, заметив, каким гневным взглядом обменялись между собой оба соперника.

– Мы, женщины, постараемся, чтобы до вашего возвращения, герцог, рыцарь святого Иоанна был пленником в Ватикане, – с искусственной веселостью проговорила Лукреция и густо покраснела, отчего ее красивое лицо стало еще лучше. – Mы посмотрим, как подействуют на врага женщин красота и любезность моих дам.

– Я не боюсь побитого врага! – ответил Альфонсо с таким презрением, что Лукреция побледнела от оскорбления.

– Слышите, прекрасные дамы, он бросает и вам вызов, – шутливо заметил Цезарь. – Победите этого бунтовщика! Отдаю вам его на хранение, и надеюсь, что вы вернете мне его даже в лучшем виде, чем он находится теперь, так как он будет пользоваться вашими милостями.

Альфонсо поклонился и ждал, что папа восстанет против такого решения, но, к его величайшему удивлению, Александр милостиво улыбнулся и благосклонно сказал:

– Мы очень довольны таким положением вещей. Рыцарь недавно выказал такую отвагу, что, конечно, нажил себе много врагов. Мы опасались за его участь, но раз он будет в Ватикане, то мы можем быть покойны относительно его.

Это предпочтение, оказываемое иоанниту, возмутило Орсини.

– Раз сир Реджинальд признает меня победителем, – сердито воскликнул он, – то я считаю оскорблением, что мне не отдают выигранного мною приза. Этим как будто хотят показать, что действительно считают меня предателем. Пусть у меня отнимают, что хотят, но я никому не позволю задеть мою честь!

– Если вы не хотите настолько рассердить меня, чтобы я навеки отказала вам во всякой надежде получить мою руку, то ждите спокойно приговора французских рыцарей! – обратилась к нему Лукреция.

– Будьте довольны, синьор Паоло, если донна Лукреция откажет вам. Вспомните о той крови, которая пролилась в Ватикане, в покоях принца Салернского. Кто знает, не дело ли это прекрасных, белых, как лилия, ручек, которых вы так добиваетесь! – проговорил Фабрицио Колонна.

Терпение Александра истощилось.

– Ступайте прочь, изменник и бунтовщик, – закричал он, – иначе моя стража выгонит вас!

– Это – ответ на мою просьбу! – насмешливо сказал Фабрицио. – А что мне передать своему королю?

– Для твоего короля и моего дерзкого вассала, для всех королей вообще у меня существует лишь один ответ. Я назначен всемогущим богом быть главой христианской церкви и отцом и властителем всех королей. Мне, как отцу, не подобает подчиняться детям. Наоборот, они должны исполнять мои приказания. Кто идет против меня, тех я не считаю законными детьми.

– А незаконных детей очень много под покровом святой Церкви! – иронически засмеялся Фабрицио.

– Эй, стража! – закричал Александр, побледнев от гнева.

– Впрочем, пусть лучше уведет его тот, кто хочет спасти его.

– Мне нужно еще кое-что сказать вашему святейшеству, – спокойно заявил Фабрицио. – Ввиду того что вы стараетесь лишь возвеличить своих родственников в ущерб святой Церкви, король Федерико и король испанский просят передать вам, что если вы будете поддерживать требования французов, они откажутся признавать вас главой церкви.

– Вот вам благодарность за то, что я уступил испанскому королю половину вновь открытых земель! – злобно воскликнул Александр! – Должен вам сказать, что в молодости я изучал римское право и теперь вспоминаю, что в нем говорится, что подаренное имущество может быть отнято обратно, если получивший дар оказывается непочтительным по отношению человека, сделавшего ему подарок.

– Если бы вы, ваше святейшество, с таким же усердием изучали каноническое право, то вы вспомнили бы, что существуют большие преступления, чем неблагодарность. Тогда ваша дочь не имела бы столько мужей, – возразил Фабрицио. – Однако я вижу, что донна Лукреция дрожит, и лучше промолчу, пока Господь не потребует вас к ответу.

Александр задыхался от злобы, но затем вскочил со своего места и громко закричал:

– Стража, сюда!

На его зов со всех сторон сбежался караул, но, прежде чем папа успел сделать распоряжение, чтобы Колонна вывели, Лукреция опустилась к ногам отца и умоляла его успокоиться. К ней присоединились кардиналы, Цезарь и посланники.

Благоразумие Александра всегда одерживало верх над его чувствами. Он пришел в себя и нежно сказал дочери:

– Ты права, мое дорогое дитя! Нашему величию не подобает вести споры с мятежниками и бунтовщиками.

С этими словами он взял руку Лукреции и, как разгневанный Юпитер, вышел из позолоченных дверей.

Альфонсо заметил, что Лукреция сделала какой-то знак Лебофору и, подойдя к двери, умышленно уронила платок. Англичанин поднял его и быстро пошел вслед за молодой женщиной, как будто для того, чтобы передать ей этот платок. Все присутствовавшие на приеме папы с недоумением переглядывались между собой.

Альфонсо д’Эсте был так потрясен всем пережитым в последнее время, что никак не мог разобраться в своих впечатлениях. Он не понимал, каким образом ревнивый папа допускал такую близость англичанина к своей дочери. Непонятны ему были также поступки Лукреции. С одной стороны, она очень беспокоилась о его безопасности и заботливо ухаживала за ним, а с другой – настолько ненавидела, что, даже хотела лишить его жизни. Он сам не знал, радоваться ли ему или печалиться по поводу последних событий, поколебавших власть Борджиа.