Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Ядром аграрного сектора была крестьянская деревня. Она демонстрировала самые разные типы и способы приспособления к условиям хозяйствования начала XX столетия. В центральных районах европейской части России, казачьих землях сохранялось и преобладало общинное землепользование. Индивидуальные хозяйства семейного (трудового) типа были ведущими в северных, нечерноземных уездах. Заволжье, Приуралье, Западная Сибирь при всем разнообразии крестьянских хозяйств выделяли семейно-фермерские (без применения найма) и фермерские хозяйства. Крупные владения, преимущественно дворянские, были распространены в Западном, Центральном промышленном, Центральном черноземном, Прибалтийском районах. Помещичьи владения могли занимать сотни и тысячи десятин плодородной земли. На периферии, в Южном степном, Приуральском, Юго-восточном районах среди землевладельцев немало было купцов, крестьян, а также крестьянских товариществ (15–25% земли). Все эти хозяйства, разные по размерам, способам организации, видам собственности и возможностям получения доходов, соседствовали друг с другом, создавая мозаичную картину не только по крупным регионам, но и в пределах одной губернии.

В производственном отношении хозяйства помещиков и крестьян были неразрывно связаны друг с другом. Крестьяне часто арендовали земли у соседа-помещика (на год, два-три сезона или брали в долгосрочную аренду). Другой формой зависимости уже помещика от крестьянина была потребность в крестьянском труде на посевных или уборочных работах, молотьбе или при косьбе. Гужевой извоз на станцию или местный базар также не обходился без крестьянской лошадки. При любом уровне технического и машинного обеспечения крупный землевладелец был связан с крестьянским хозяйством. При этой экономической взаимозависимости социальные отношения в деревне были накалены.

Современные исследования констатируют непрекращающиеся в центральной России с 1902 г. крестьянские выступления, характеризуемые как крестьянская революция. В ее основе — глубокое неприятие помещичьего землевладения, нараставшее еще с пореформенного времени, недовольство крестьянской общины размерами обеспечения землей. Вспышки этого недовольства в начальный период мировой войны поутихли, но готовы были разгореться в любой момент. Крестьянство, вступавшее в трудовую жизнь в начале XX в., было крестьянством эпохи нараставшей революции.

Довоенную деревню европейской части страны, в отличие от других, удаленных от центра, районов, отличало, пожалуй, неразрывное экономическое единство крестьянского и помещичьего хозяйствования на земле при перманентном социальном конфликте.

Война пришла в деревню вместе с воинскими мобилизациями мужчин трудоспособного возраста, когда начался призыв в действующую армию. Первые мобилизации проводились каждые 2–3 месяца. Из деревни уходила основная рабочая сила — мужчины трудоспособного возраста и лошади, без которых невозможны сельскохозяйственные работы. К сентябрю 1917 г. в армию было призвано 15,8 млн. человек трудоспособных мужчин, примерно половина от их общего числа (47,4% в Европейской России, в Западной Сибири — 50%).

Военные призывы уже осенью 1914 г. осложнили уборку урожая как в крестьянском, так и помещичьем хозяйствах. В черноземных районах страны из-за «аграрного перенаселения» дефицит рабочих рук не ощущался, а потому оплата труда на уборке урожая выросла незначительно. В Зауралье, Западной Сибири дефицит рабочей силы стал сразу заметен. В 1914 г. крестьянские хозяйства на оплату труда пустили первые свободные деньги (пайковые средства, полученные в качестве компенсации за мобилизованных). Местные крестьянские кооперативы и сельские ссудо-сберегательные общества выдавали льготные кредиты для найма рабочих на уборку урожая семьям, оставшимся без работников, формировали благотворительные фонды для оплаты труда батраков*. В сельскохозяйственные работы все больше стали включаться женщины, оставляя детей в первых детских яслях.

Помещики и другие крупные собственники земли искали свои способы выхода из ситуации. Они были связаны с использованием труда военнопленных и беженцев, с осени 1916–1917 г. — студентов и молодежи, привозимых из городов для уборки урожая. Беженцев распределяли уездные земства, пленными занимались местные губернские власти. Общее число привлеченных на сельскохозяйственные работы пленных превышало 1 млн. человек, большую часть которых (до 80%) использовали помещики европейской части страны. Весной 1916 г. таких работников насчитывалось 818,1 тыс. человек (в том числе в распоряжении Министерства земледелия 460,9 тыс., или 56,3%), осенью 1916 г. — уже 1114,4 тыс. (в ведении Министерства земледелия — 646 тыс.). Заявки в местные и центральные органы власти на рабочую силу поступали от помещиков центральных, волжских и других районов страны. В Сибири в 1915 г. на сельскохозяйственных работах трудилось до 60 тыс. человек, в 1917 г. — от 40 до 90 тыс. Масштабные перевозки пленных по стране создавали большие трудности. В 1915 г. на восток, в Западную Сибирь, перевезли 18,5 тыс. пленных, а в 1916 г. из-за недостатка рабочих рук в центральных районах, отправили обратно, в западном направлении. Пленных распределяли большими партиями (1–10 тыс. человек) по крупным товарным хозяйствам. Случалось, что у зажиточных сибирских крестьян они проживали небольшими группами (до 10 человек), не только летом и осенью, в пору активных работ, но и зимой. К сельскохозяйственным работам привлекали также китайцев, киргизов из соседних областей.

Все эти меры не изменили негативной тенденции — деревня лишалась трудовых ресурсов. В 1917 г., по данным сельскохозяйственной переписи, подавляющее большинство губерний (81%) испытывало недостаток работников. При этом массовое использование труда пленных, мобилизованных граждан, беженцев создавало принципиально иные трудовые отношения в сельском хозяйстве, где вольному найму оставалось все меньше возможностей[91]. Немотивированный труд был малоэффективен, тогда как расходы на него (государственные и частные) непредвиденно росли.

Реквизиции рабочего скота, прежде всего лошадей, также имели серьезные негативные последствия. По разным подсчетам, в годы войны по мобилизациям, реквизициям, закупкам в армию было взято 2,6–5 млн. лошадей. В Европейской России поголовье лошадей — основной рабочей силы — сократилось с 17,9 (1914 г.) до 12,8 (1917 г.) млн. голов. Без рабочего скота хозяйство становилось недееспособным, установленный севооборот нарушался, недостаток естественных удобрений приводил к истощению почвы.

Все эти обстоятельства подталкивали сельских хозяев к активному использованию сельхозтехники, но она быстро изнашивалась. Возможности замены или ее ремонта резко сократились. Импорт, прежде удовлетворявший до половины потребности, упал. Собственное промышленное производство сельскохозяйственных орудий было практически свернуто. Ремонт в местных в кустарных мастерских из-за недостатка металла осложнялся. По подсчетам А.Л. Сидорова, объем собственного производства машин в 1916 г. составил 14,4% от довоенного уровня, импорта — 8,1% (расчеты в тыс. руб.). Реальное использование (потребление) машин в пересчете на довоенные цены было катастрофически низким — на уровне 7,4% от довоенного (см. табл. 2).