Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар

вдруг замешкался — как потом выяснилось, у него была прострелена ляжка. С трудом перепрыгнул он через ручей, но на другом берегу поскользнулся и, рухнув на острый пень, распорол себе брюхо. Животное еще мучилось, когда я вернулся, чтобы помочь его хозяину. Конь смотрел на меня с такой тоской и мольбою, что я отвел глаза, до того мне стало жаль его. Я хотел было пристрелить коня, но мне не позволили — выстрел мог нас выдать. Пришлось оставить коня на съедение хищникам.

Я поспешил на выручку к парню — конь, падая, подмял его под себя. Он лежал на отмели, и вода шевелила его волосы. Я приподнял его, высвободил из стремян и уложил на траве.

Он дышал. Он был жив и смотрел на меня вытаращенными глазами. С трудом разомкнув губы, ухватил меня за руку и выговорил:

— Притчится мне или это и впрямь ты, Петер?

— Он самый, — отвечаю я, тоже дивясь нежданной встрече.

Говорю довольно спокойно, а у самого сердце вот-вот выпрыгнет из груди, так оно заколотилось: ведь человек, который лежал передо мною, был не кто иной, как Йожка Грегуш из Вышнего Кубина, Йожка Грегуш, двоюродный брат Магдалены!

Минуту назад принялся я слагать сказание из двух наших жизней. Из жизни Магдалены и из моей собственной. Казалось, никто, кроме нас двоих, не вторгнется в это сказание, но стоило мне сделать несколько шагов, как все начинает осложняться. Я предчувствовал, что эта встреча в горной глуши, на польской границе, не просто случайность. И внезапно меня пронзила тревога, как пронзает молния высокое дерево. Особенно обеспокоил меня тот, другой, что был с пятью лошадьми. Я глянул в его сторону. Он уже успел привязать лошадей к деревьям и теперь смотрел на нас с вершины холма.

— Что за человек? — спрашиваю я Грегуша.

— Это Запоточный, — отвечает он безразлично и ощупывает голову — не поранил ли.

— Какой Запоточный? — продолжаю допытываться. — Запоточными у нас хоть пруд пруди.

— Яно Запоточный… Яно Запоточный из Лештин, — поясняет он наконец и поднимается.

— Слыхал, слыхал, — роняю я для отвода глаз, чтобы побольше разузнать о нем.

— Возможно, — говорит он с горделивым видом, — как-никак Яно первый газда в Лештинах, да еще и самый отчаянный угонщик. Занимается он этим делом нечасто, ему это ни к чему. Денег у него куры не клюют. Но, бывает, войдет в раж… Вот и меня подбил, и я чуть головой не поплатился. В другой раз ни за что не позарюсь на коней, будь они в Польше хоть золотые. Это уж я нынче ему хотел угодить, загорелось Яну до свадьбы еще несколько скакунов угнать. Потом, говорит, брошу это дело, буду крестьянствовать. Правда, он еще только собирается свататься, но надеется, что осечки не будет. На обратном пути отсюда хочет просить ее руки.

«На обратном пути отсюда…» — повторяю я про себя вслед за Грегушем.

Повторяю и чувствую, как пробегает по телу легкая дрожь при мысли, что и мне предстоит то же самое. Только я окажусь в худшем положении — у меня ведь нет таких богатств, как у Запоточного. Ни денег, которых куры не клюют, ни конюшни, полной лошадей. У меня нет даже крыши над головой. Я самый настоящий скиталец. Скупаю лес в округе… Но да не беда. Я полон решимости, я смел и не побоюсь сказать ей: соединимся навсегда. Верю, Магдалена согласится, ибо мамоне она предпочтет любовь — большую, глубокую и чистую.

Так размышляю я, пока Грегуш рассказывает мне о Запоточном. Между тем мы берем под уздцы двух наших коней и шагаем в гору. Третий конь остался на берегу — с распоротым брюхом и с выкатившимися из орбит глазами, в которых застыла мука. Он околевает. Я снова вытащил револьвер, чтобы пристрелить его, — страдания коня разъедали мое сердце, как соль рану.

Запоточный сердито погрозил мне сверху кулаком: не смей, мол, стрелять; он боялся жандармов, которые всегда настороже! И был, конечно, прав: мы легко могли выдать себя.

Да и Грегуш тоже схватил меня за руку. Чтобы отвлечь меня, он продолжал прерванный рассказ.

— Пойдем, скажу тебе лучше, кого Запоточный выбрал себе в жены. Думаю, тебя это заинтересует. В детстве, когда мы все в Турце жили, вы были с ней соседями.

Еще бы не заинтересоваться! И я уставился на Грегуша, охваченный недобрым предчувствием, от которого едва не разорвалось мое сердце. В величайшем нетерпении ждал я, кого назовет Грегуш, и в то же время боялся его слов.

А Грегуш уже произносит:

— Мою двоюродную сестру Магдалену.

Тут-то я и нажал на курок, чтобы в гуле выстрела потонул звук ее имени. Я был не в силах слышать его, оно вонзилось в мой мозг раскаленным прутом.

Когда животное, прохрипев, затихло и рука моя упала, Грегуш, полагая, будто из-за грохота я не расслышал его слов, повторил еще раз:

— Мою двоюродную сестру Магдалену он выбрал, и для нее это счастье.

Выстрелить еще раз, чтобы заглушить его слова, я не решился. Стоя на вершине, над которой мерцали первые вечерние звезды, Запоточный выбранил меня за то, что я, несмотря на его запрещение, прибегнул к оружию. И я услышал явственно имя Магдалены, принял первый удар на пути к заветной цели.

У меня не было даже времени свыкнуться с нежданной вестью — мой выстрел и в самом деле навлек на нас опасность.

Едва я опомнился, как с противоположного склона холма донесся лай жандармских собак. Погоня приближалась.

С проворством заправского контрабандиста Запоточный отвязал своих лошадей, знаком приказал нам: по коням, и мы во весь опор помчались, не успев даже оглянуться и посмотреть, что происходит у нас за спиной.

Жандармы не догнали нас под Бабьей горой, но мы все-таки едва не угодили в их силки. За нами увязалась одна из собак и лаем наводила жандармов на след. К счастью, когда собака попыталась обогнать коней, Запоточный, изловчившись, ударил ее наотмашь толстой рукоятью плетки. Оглушенная, она рухнула наземь. Почувствовав себя уверенней, мы уносились все дальше и дальше прочь от границы.

Тем временем окончательно стемнело. Мы скакали при слабом свечении неба, стараясь держаться в стороне от дорог.

Мой конь показал себя молодцом, это был превосходный скакун. Конь Грегуша тоже держался. Но лошади Запоточного, проделавшие путь от Нового Тарга, выдохлись вконец. От усталости головы их клонились к земле. Мы советовали Яно дать им отдых — ведь главная опасность уже миновала, — но, к нашему удивлению, он пропустил совет мимо ушей. Чтобы взбодрить коней, он колотил их каблуками и пинал носками