Дитя Всех святых: Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс

В среду на Святой неделе приходи с золотым королевским шлемом. Я буду ждать тебя на закате на кладбище Невинно Убиенных Младенцев. Мы останемся там с тобой на ночь, а утром я верну тебе данный предмет. От этого зависит Деяние, которое я намереваюсь осуществить. Я уверен, что ты доверишься мне и сделаешь, как я прошу. Твой отец, Франсуа, сир де Вивре и де Куссон, испанский гранд.

Сказать, что Луи был удивлен, получив такое послание, означало ничего не сказать: он был буквально потрясен. В одном не оставалось сомнений: это, безусловно, был почерк отца. Но чем объяснялась его невероятная просьба, выраженная к тому же с необычайной торжественностью, что подчеркивалось упоминанием титула испанского гранда, который Франсуа получил уже очень давно?

Ответ был очевиден: алхимия. Семь лет назад Франсуа удалился в свой замок Куссон, где находилась алхимическая лаборатория. Один раз, вскоре после своего переезда во Францию, Луи навестил его там. С тех пор новостей от отца не было…

И Луи повиновался этому безумному приказу! Прежде всего, он совершил кражу. Да-да, он, советник герцога Орлеанского, которого все до последнего человека во дворце уважали, а порой даже побаивались, совершил кражу! Он выкрал священный предмет, принадлежащий королю. Он повинен в преступном святотатстве и оскорблении его величества!

Все прошло с легкостью, которая самого Луи привела в замешательство. Он прошел в королевские покои. Карл VI сидел на постели, безумным взглядом уставившись в пространство. У него были длинные волосы, усы и борода неопрятно свисали. Он давно не мылся, и от него воняло так, что чувствовалось даже от двери.

Рядом с безумцем находилась кроткая Одетта де Шандивер, «маленькая королева», как называли ее при дворе. За эти годы у нее родилось уже несколько бастардов. Они играли в карты в окружении королевской стражи, одетой в традиционную форму: латы и перевязь с личным королевским гербом, где были изображены крылатый олень и слово «никогда».

Но Луи не обратил на стражников никакого внимания. Первое, что увидел он, войдя в спальню, был золотой шлем!

Накануне этот предмет перенесли сюда из Лувра, где он хранился с остальными сокровищами, потому что король выказал желание надеть его завтра, в Великий Четверг, на церемонию омовения ног нищим.

Совершить кражу из Лувра было бы невозможно. Сегодняшний день был единственным, когда драгоценность оказывалась доступной. Без сомнения, Франсуа де Вивре было известно это обстоятельство. Случившееся не могло быть простым совпадением.

Луи решил действовать наудачу.

Карл VI вытащил карту. Побледнев как полотно, он задрожал и произнес наводящим ужас голосом:

— Туз пик!

Одетта попыталась успокоить больного, нежно положив ладонь на его горячую руку, но король, выкатив безумные глаза, оттолкнул подругу и бросился вон из комнаты, преследуемый стражниками. Завладеть шлемом оказалось, таким образом, просто детской игрой. Луи не стал мешкать и немедленно покинул дворец, спрятав свою добычу под широким плащом.

***

Вдали раздался крик продавца вафельных трубочек, хрустящих пирожных конической формы, которые лежали у него в большой заплечной корзине.

— Боже, кто хочет забыться?

Это был последний крик уходящего дня. Он служил своеобразным знаком: скоро последует сигнал к тушению огня. Народ спешно расходился по домам, и минуту спустя одновременно зазвонили все колокола Парижа.

Луи выступил из сумрака галереи и медленным шагом направился к центру кладбища. Навстречу ему из тени кто-то вышел. Мгновение он думал, что ошибся, но нет: это действительно был его отец. Тот, кто подписался: «Франсуа, сир де Вивре и де Куссон, испанский гранд». Тот, кто владел двумя из числа самых богатых бретонских поместий. Он предстал перед своим сыном в обличье нищего попрошайки.

Франсуа де Вивре скоро должно было исполниться семьдесят. Его черная одежда свисала лохмотьями, седые волосы и борода давно не были стрижены, и все же его внешность вовсе не казалась отталкивающей. Напротив, Франсуа был безукоризненно опрятен, высокий рост и очень прямая осанка придавали ему величия.

Даже не поздоровавшись с сыном, он тут же поинтересовался:

— Он у вас?

Вместо ответа Луи вытащил шлем, который уже долгое время прятал под складками плаща. Он впервые заметил, что на королевском шлеме чрезвычайно умело был выгравирован все тот же крылатый олень.

Жадно схватив предмет, Франсуа лихорадочно принялся ощупывать рисунок пальцами. Глаза его тревожно блестели. Луи внезапно пришло в голову, что его отец, подобно Карлу VI, тоже, возможно, безумен. Он решился прервать молчание.

— Почему вы попросили у меня этот шлем?

— Таков приказ единорога.

— Какого единорога?

После недолгого молчания Франсуа процитировал бесцветным, безучастным голосом:

На какое-то мгновение Луи ощутил жалость к этому заросшему старику, который бормотал бессвязные, нелепые слова. Долгое заточение в лаборатории не могло не повлиять на отцовский разум. Потом он вспомнил, что в юности Карл VI был алхимиком. И ничего удивительного, что в качестве своего личного герба король избрал алхимические символы — крылатого оленя, который, как оказалось, связан каким-то таинственным родством с единорогом…

Франсуа твердо произнес:

— Я должен быть оленем в своих снах.

И водрузил шлем себе на голову. Взгляд его выражал несокрушимую волю и ясный ум. Луи понял тогда, что отец его находится в здравом рассудке, но сейчас погружен в некий мир, о котором он, его сын, не имеет никакого представления…

Словно прочитав его мысли, Франсуа заговорил снова:

— Я не смею открыть вам тайны, в которые проник. Об этом мне дозволено говорить только с алхимиками. Но надо, чтобы вы знали одно: некогда, в юности, я сражался как рыцарь; затем настало время размышлений и испытаний. Теперь же вновь пришло время Деяния.

Он смотрел прямо перед собой.

— Деяния особенного и непредсказуемого. Оно осуществляется по-разному: через сновидения, ночи тревог, дни молитв, через отчаяние напрасных, бесплодных усилий, минуты опасности и безумия, как сейчас. Но я должен сражаться!

Не в силах справиться с внезапным волнением, Франсуа положил ладонь на руку сына.