Заговор генералов - Фридрих Незнанский

– Я сейчас пойду и заберу свою сумочку и манто, оно в кабинете Кострова, а вы начинайте жевать свой кофе.

– Как?! Вот так сразу? А банкет? Речи? Или уже все кончается?

– Больше ничего интересного тут не будет. Обычная жрачка. Ждите меня у выхода. А дальше – договоримся.

И она, усердно виляя задом, направилась сперва к своей компании, о чем-то поговорила, кому-то махнула ручкой. Турецкий же не стал дожидаться конца этого спектакля. Он вышел за дверь и у первого встреченного им спортивного мальчика поинтересовался, где здесь можно помыть руки. Тот вежливо указал на соответствующую дверь.

«Я клюнул, – сказал себе Турецкий, моя руки. – Теперь она уверена, что я никуда не уеду без нее. А я и не уеду: я просто уйду». Что он и сделал: снял с вешалки свой утепленный плащ, натянул кепочку и пошел, но не к выходу на автостоянку, что располагалась на заднем дворе, а к парадным дверям. Дамы, естественно, еще не было, да он и не стал бы ее дожидаться. Времена, когда можно было рисковать даже из спортивного интереса, давно прошли, а нынче партия сыграна довольно грубо. Любопытно, чья это инициатива? И еще один вопрос занимал Турецкого, спускающегося на эскалаторе в метро: чем они на этот раз напичкают разнесчастную «семерку»? Вот же повеселятся ребята Грязнова! Это ж классная засветка! Или – не рискнут? А то ведь явится такой вот Турецкий к Марку Михайловичу и заявит: это что же творится, уважаемый? Я у вас оставил свою машину, под охраной, стало быть, а мне тут нашпиговали ее всякими «маячками»! Куда ваши люди смотрели? Поди оправдайся потом. А они вовсе не дураки… И если действительно так, можно надеяться, что никакой техники в машину не воткнут, кроме… кроме… ну да, чтоб раз и навсегда покончить с проблемой, прилепят какой-нибудь пластик. А он рванет по команде часового механизма. Или по радиосигналу. Все правильно: нет человека – нет и проблемы. Вечная истина…

…Догадывался, но не знал точно Александр Борисович, что, уйдя нынче от соблазна, избавил себя от очень серьезных неприятностей. А они были совсем рядом. И персонифицировались в лице той самой откровенной женщины, о которой Турецкий думал, уходя: «Хороша девка! Хоть и стерва, а хороша, ничего не скажешь…» Но он-то, пусть и со взъерошенными мыслями, ехал домой, а «девка» выслушивала все, что о ней в настоящий момент думал бывший генерал Коновалов. И думал он о ней не самым лучшим образом. Костров – третий из находившихся в кабинете – морщился. Он терпеть не мог этого грязного генеральского мата. Марк Михайлович, в силу своей прошлой профессии и некоторых познаний межличностных отношений, мог и сам при нужде так послать, что слабым не покажется. Но сообщать все это женщине в присутствии постороннего!… Хотя какой же посторонний! Это они тут посторонние, правда ведущие себя, словно хозяева.

А Коновалов, раз взорвавшись, уже не мог остановиться. И тогда Марк Михайлович решил прийти Фаине по помощь: ведь этаким образом можно отбить у бабы всякую охоту работать. А работник она, в определенном смысле, толковый и опытный. Очень редко, да практически лишь в порядке исключения, срывался кто с ее крючка. Так почему же не считать и этого скользкого Турецкого – исключением? Логично!

И что ж он за человек такой?! То Сиротин звонит и в смятении заявляет, что библиотеку обложил со всех сторон этот Турецкий со своей бригадой сыщиков. То генералу приходит в голову «новая» идея – подсунуть следователю хорошую бабу, а потом взять обоих в нужный момент и так давануть, чтоб от него мокрое место осталось. А тут и он сам, собственной персоной! Выставка ему не нравится, а вот коньяк – в самый раз. И от Файки ушел, даже машину оставил. Но здесь и дурак поймет – на живца взять хочет. Только кому теперь нужна его машина, из которой все генеральские штучки повытаскивали муровцы…

– Отпусти, не томи ее душу, Андрей Васильевич, – поморщился Костров, услышав очередной «пассаж» генерала. – Разве не видно: старалась девушка. Только что за конец не успела ухватить. Ну так она позже это сделала бы. Знаем же теперь, с кем дело имеем. Давай мы Фаину отпустим, пусть отдыхает, а сами решим, что делать дальше. Не нравится мне, что он оказывается буквально повсюду.

– А я предупреждал его, – буркнул генерал, успокаиваясь и вытирая платком багровую лысину и накачанную толстую шею. – Ладно, пусть идет…

Фаина, повинуясь кивку Кострова, быстро выскользнула из кабинета. Генерал посмотрел ей вслед и в недоумении пожал плечами:

– Не понимаю… Может, она дурь какую-нибудь сморозила и он понял? Мне б такую… десяток лет назад, и не раздумывал бы…

– А почему десяток? – одними глазами улыбнулся Костров.

– Потому что сейчас уже дыхалка не выдержит. Эта ж – тигрица, никакого удержу не знает. А в моем возрасте ценится понимание, ласка, забота…

– Ну-ну… Оно конечно, тогда лучше с Файкой не связываться. Она мне тут недавно одного важного старичка преспокойно на тот свет отправила. Предстал перед Творцом в первозданном виде, голеньким. Очень вдова сокрушалась! Он же, говорит, уже лет двадцать ни на одну женщину не смотрел. А Файка ей: «Врешь, очень способный дядечка!» Такая вот картинка. Ладно, не будем заострять внимание на случайной неудаче. Что предпримем дальше?

– Дальше я кое-какие распоряжения сделал… Не понимаю, на кой тебе хрен нужно было устраивать эту говорильню вокруг серьезного дела? Теперь же газеты, с твоей, кстати, подачи, такой хай поднимут! Национальное достояние! К едреной матери! Я боюсь, что дело из-за какого-нибудь пустяка сорвется. И это станет уже непоправимой ошибкой.

– Ничего, Андрей Васильевич, не сорвется. Наоборот, если бы мы провернули сделку втайне, вот тут бы и поднялась буча. А так – всем все давно известно, правительство решило, культурная общественность активно поддержала. Чего еще? Дума будет голосовать? Ну и пусть себе голосует. А выставка давно упакована, только нашей команды и ожидает. Нет, здесь уже никак не сорвется. Слишком большие силы… да и средства задействованы… Что же касается того шума, что поднят вокруг библиотеки, тут я с себя доли вины снять не могу. Моя была инициатива. Но сработано топорно. Кстати, Андрей Васильевич, и вы могли бы маленько прижать к ногтю этого своего нового приятеля.

– Ты о ком? – сделал невинные глаза Коновалов.

– Не надо, Андрей Васильевич, – засмеялся Костров. – Или мы с вами не из одной «конторы»?

– «Контора»-то одна, Марк, да люди в ней разные. Особенно сегодня. Ты этого татарина заметил?

– Генриха-то? – не удивился Костров. – А он у меня не первый раз. Чем опасен?

– Не знаю, чем он тебе приятен, но я «собственную безопасность» не очень жаловал и раньше, а особенно теперь. У них в управлении не разберешь, кто перед кем отчитывается и кто на кого стучит. Чем опасен! Да всем без исключения. Я б на твоем месте его не приваживал… Слушай, а он не мог навести сюда этого Турецкого?

– Нет, я уже знаю, чья работа. Это его Сиротин сюда сподобил. Старый идиот! Кто его за язык тянул? Ну сделал ты полезное дело – получил награду и молчи себе в тряпочку. Сделал другое – прими новую благодарность, но зачем же языком трепать? И главное ведь, позвонил мне, и хоть бы словом обмолвился. А этот – как снег на голову… А насчет Генриха, думаю, ты ошибаешься, Андрей Васильевич, никаких контактов не было, проверено. Но я распоряжусь, чтоб еще раз пригляделись.