Аллегро - Владислав Вишневский

— Алло, м-м-м, я… это… — Похоже, пугаясь того, что говорит, мямлит в трубку на вполне понятном для всех «иностранном» языке Тимофеев…

Именно это «м-м-м, я…», сильно почему-то раздражает фанатку в далёком Стокгольме. Она в сердцах нажимает на кнопку «отбой».

— Кретины! — бросая телефон в тот же ворох одежды, поясняет подруге. — Звонят, а сами: ни ме, не бе, не кукареку! Пьянь, наверное, какая-то шведская. Хулиганы! Выспаться людям не дадут…

Маленький микроавтобус, тем временем, на самом деле какой он маленький, нормальный…. Если только с учётом размеров всей Швеции взять. Или, быть может, двухсотпятидесятитонного карьерного самосвала «Юнит Риг», прообраз «нашего» «БелАза», рядом с которым самый крупный человек смотрится как муха возле огромного ботинка альпиниста, оно, конечно, понятно. На самом деле ничего особенного, обычный «микробус» «Мерседес», которых не только в Москве, но и в Швеции оказывается полно, сверкая лаком и зеркальным отсветом от всех своих чистеньких окон, летел по чистенькой, автостраде, мимо чистенького картонно-игрушечного рельефа, с фантастически неправдоподобными пасторальными домиками, полями, коровками на них, деревцами, и романтически вырезанными силуэтами гор на горизонте, на северо-запад от Стокгольма. Вёз «поисковую» бригаду: Веньку, национального «героя» Александра Смирнова и Сэма Вайштока, с обычным для него тинейджерским рюкзачком за спиной. Сэм, естественно, за старшего.

— А если мы её там не застанем? — беспокойно вертя по сторонам головой, спрашивает Смирнов. Кстати, вертит он головой не потому, что окрестностями любуется, хотя и это интересно, но они настолько хороши и единообразны, что к ним быстро привыкаешь, возникает ощущение сплошного дежавю, а вертится он потому, что боится пропустить девушку. А вдруг да она где-нибудь вот тут окажется… или вот здесь, или там… Нет, наверное, дальше… Нервничает. Крутится.

Вайншток на это смотрит с пониманием. Не брюзжит по-стариковски, не ехидничает, он хорошо помнит, как примерно так же, недавно, каких-то пару лет назад, бросив важные дела, как мальчишка потеряв голову, летел к одной замужней красивой, обольстительной леди, на двое романтических суток из Антверпена — он там яхту себе выбирал, — в город Апии. Расстояние — уму не постижимо! Где Европа — гляньте, и где крохотный островок в южной части Тихого океана?! И не пытайтесь, не найдёте. А Сэм нашёл. Более того… Райское любовное помешательство там испытал… испил любовный нектар… Она позвонила, он всё бросил, и… Почти сутки провёл в воздухе, потом как кенгуру с острова на остров… Из аэропорта Нукуалофа, что в королевстве Тонга, на Западное Самоа, потом на остров Ваувау… И ни секунды не пожалел! Ни времени, ни денег!! Очень хорошо теперь Сэм Вайншток понимает, что такое, и где он — на земле, — настоящий рай! Не голливудский, не африканский или еврейский, а самый настоящий рай. Настоящий! Где и любовь происходит настоящая, и чувства другие, не суррогатные, где секс… не секс, а умопомрачительное соитие двух влюблённых сердец, желанных губ, страстных тел, причём, всё это только с большой буквы. С самой заглавной! Наизаглавной…

— Застанем, — бурчит продюсер, с завистью поглядывая на ребят. Молодые, сильные, удачливые, всё у них ещё впереди, всё ещё состоится. Вспомнят наверное когда-нибудь Сэма Вайнштока добрым словом. — Заодно посмотрим на ту базу. — Говорит он. — Там огромный спортивный центр, в рекламе я где-то видел. Кошмарное дело. С большим уклоном в экстрим. Вроде «Диснейленда», только для взрослых. «Сломай башка» по-русски. Это сейчас модно. И кемпинги, конечно, и дансинги, и казино, и бары, и девочки. Всё есть.

Смирнов досадливо морщится.

— Только бы Ульяшов мой, без меня там… чего не натворил.

— Ах, да! — странным образом под наушниками услыхав, вскидывается Венька. Вынимает наушник из уха, перестаёт судорожно дёргаться и головой мотать… — Не беспокойся, старик! Я забыл тебе сказать… — Наушник, как паралитический, продолжает сам по себе громко шипеть высокими, и глухо бухать нижними частотами. — Прикинь, я сегодня психолога твоего утром толкаю, — весело говорит он и Саньке, и Сэму, главное, Саньке. — Мол, кончай, говорю, ночевать, товарищ, вставай пришёл. А он мычит, говорит, не может: зарядку ещё не делал, зубы не чистил, не завтракал, форму не гладил, и вообще… Сечёшь, да? — толкает Саньку. — Я укатался! Говорю, какую форму, дядя? У нас машина! мы с Сёмой! нам надо! мы едем… А он спрашивает: «С каким ещё Сёмой? Кто такой, из какой роты?» Представляете, как оторвался мужик? Я говорю, ну, вы даёте, товарищ психолог. А он мне: «Передайте, говорит, вашему Сёме, если он наш, я ему полностью доверяю, и полностью делегирую. Но если что не так, семь суток губы. Как с куста!» — Венька заливисто хохочет, хлопая Сёму по колену. — Так что, Сёма, смотри, старайся, не то полковник тебя накажет…

Водитель, швед, тоже с улыбкой, вглядывается порой в зеркало заднего вида… Ну эти русские, весёлые ребята, ничего не понимая из разговора, думает он, хотя, странные. В такую даль, и втроём… Наверное денег без счёта… У них там вообще, говорят, деньгами… эээ… домашних кур даже кормят… Удивительное дело! А курицы не едят… А петухи? Не понятно! Когда ему, водителю, в баре кто-то из своих, местных, это сказал, он не поверил: это не возможно, — как это? — это же бумага! Но ему заметили: «Да! Но у них, у русских, именно так». Теперь, поглядывая в зеркало, он ждал момента, чтобы уточнить, а если поросятам дать — у его маминой мамы своя свиноферма, — лучше будет — нет? И русскими деньгами только кормить, или можно разными? Момента ждал…

И в гостинице, в номере, после «странного» звонка, не всё так было просто. Если самой Натали со шведскими пьяницами — ни «ме», которые, ни «бе», всё было абсолютно ясно и понятно, то телефону — нет. Верунчик не успевает в ванной комнате под душ встать, как тот же самый нахальный звонок: «То-рео-дор-р-р…», вновь принялся громко вызванивать. Это, мы помним, происходит в Стокгольме, в гостинице… Звонит телефон, бренчит, надрывается. Теперь уже Натали, «как лань лесная…», грациозно выбралась из-под одеяла… Тоже нагая. И тоже — ух, ты! — умереть не встать! Во, у наших девчонок фигуры! Ё моё! Класс! На тысячу бакс… эээ баллов. Улёт!!

И с другой стороны условного провода, в Москве, в той же самой оркестровке, странные непонятки тоже не кончились. Всё та же заинтересованная группа музыкантов оркестра, с интересом наблюдает за попытками своего товарища выполнить приказ: провести международные переговоры, установить контакт.

— А-а-а… м-м-м… — дождавшись ответа, вновь замычал Тимофеев, но уже довольно уверенно замычал, на взгляд коллег, с напором. — Гёрл, май нейм из… это… — с трудом ворочая языком сложные буквосочетания, с трудом отыскивая аналоги. — О! Ни хрена себе! — жалуется вдруг своей «аудитории» русскими словами. — Она вроде обматерила меня. За что? — снова осторожно приникает ухом к телефону, слушает, и вновь с удивлением отстраняется. — О, ещё раз…

— Дай-ка я послушаю, — тянется рукой Трушкин. — Может, она не англичанка? Может, наша?

— Ага, армянка она! Ваша! — отодвигая Лёвину руку, грубо поддевает Кобзев. — Не мешай человеку разговаривать.