Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого - Жан Фавье

Итак, воины вернулись во Францию, ни разу не обнажив мечей:

Этого было вполне достаточно для того, чтобы договор стал откровенно непопулярным, а знать возненавидела Мариньи. Повсюду стали говорить об измене. Жан де Сен-Виктор утверждает, что Мариньи якобы уверил короля в том, что фламандцы вот-вот снесут все свои крепости.[1319] Впрочем, в договоре, подписанном Карлом Валуа, об этом не упоминалось, и мы ранее уже поднимали вопрос о новой политике Французского государства по отношению к городам: о разрушении крепостей, которое только наметилось, в Маркетте ничего не было сказано. Несмотря на это, Мариньи обвинили в том, что он позволил себя подкупить: он якобы получил 200 000 ливров,[1320] а в Экуи фламандцы отправили телеги, груженные сукном.[1321] Нам это отнюдь не кажется правдоподобным: если бы эти деньги заплатили Мариньи, чтобы заручиться его содействием и добиться прекращения кампании, не совсем понятно, как бы об этом стало известно широкой публике, тогда как ни граф, ни Мариньи не были бы в этом заинтересованы; кроме того, во время судебного процесса Ангеррана обвинили лишь в том, что он получил от Людовика Неверского «два бочонка с серебром и множество драгоценностей»,[1322] но подобные подарки всегда преподносили на встречах столь высокого уровня; кроме того, если бы существовало хоть малейшее подтверждение истории о 200000 ливров, враги Ангеррана не преминули бы рассказать ее во время суда, тем более что, как мы видим, судебный обвинитель Жан Аньер был прекрасно осведомлен о происходившем во Фландрии.

Несомненно лишь то, что Ангерран извлек выгоду из заключения мира и что фламандское сукно появилось на ярмарке в Экуи в сентябре 1314 г.

написал Жоффруа Парижский,[1323] и именно так должны быть истолкованы слова Жана де Сен-Виктора:[1324] сукно не было доставлено в замок Ангеррана в Экуи в качестве подарка, как посчитал Фанк-Брентано;[1325] его продали на ярмарке, что обеспечило Мариньи некую единовременную прибыль, – но Ангерран не получал этого сукна в подарок от графа. Впрочем, нам прекрасно известно, что Мариньи, как и сам король, оказывал покровительство городам, особенно Ипру, жители которого поставляли сукно на ярмарку в Экуи.[1326] Случившееся нельзя считать доказательством измены, поскольку ни граф, ни его сын не имели к этому никакого отношения: можно, единственно, сказать, что Ангерран был лично заинтересован в заключении мирного договора.

Была ли для него в этом деле личная выгода превыше интересов короля? Анализ формулировок заключенного в Маркетте соглашения не позволяет сделать такого вывода. Конечно, к Людовику Неверскому вернулись Неверская и Ретельская область, а Робер Кассельский вышел на свободу. Но взамен король вновь обрел шателенство в Куртре. Договор о «передаче земель Фландрии» был ратифицирован. Людовик Неверский, наследник Фландрии, пообещал выдать свою дочь Жанну за одного из сыновей Людовика д'Эвре, к чему Мариньи стремился с 1311 г.; его старший сын, Людовик, должен был жениться на дочери графа Эвре, а до момента бракосочетания передавался заботам последнего: таким образом, после смерти Людовика Неверского Фландрии было уготовано оказаться в руках принца, воспитанного при французском дворе, а затем – во власти его дальнего родственника Филиппа Храброго. Мариньи, вероятно, думал, что при таком положении вещей Фландрия непременно должна была перейти в полное подчинение королю, а со временем, вполне возможно, и присоединиться к домену короны. Пример с бургундскими Валуа заставляет нас усомниться в правомочности первого предположения, но мы не можем, тем не менее упрекнуть Мариньи в том, что он об этом не догадывался…

Мариньи, бесспорно, сумел блестяще воссоединить интересы короля со своими собственными. Но, как бы то ни было, как только представилась такая возможность, он немедленно изъявил готовность к заключению перемирия, кроме того, он созвал целую армию, лучше чем кто бы то ни было зная, чего это стоило французам, но позже не позволил ей одержать победу, в которой тем временем был абсолютно уверен, когда писал Симону Пизанскому. Мы считаем, что для подобной спешки могло быть две причины: близость начала ярмарки в Экуи, которая открывалась 8 сентября, а фламандские торговцы располагали временем лишь только для того, чтобы успеть приехать на нее, и, несомненно, проведение конклава.

Двадцатого апреля 1314 г. умер Климент V. Если верить Жоффруа Парижскому, Ангерран, узнав о его кончине, прослезился:

Впрочем, это похоже на правду. Ангерран был близко знаком с папой, к тому же его смерть могла очень невыгодно сказаться на будущей политике Филиппа Красивого и, в частности, его камергера. Тем временем конклав отнюдь не подходил к концу. В начале лета стороны все еще не могли прийти к согласию, поскольку итальянцы поддерживали кандидатуру Вильгельма де Мандагу, к избранию которого негативно относились французы и гасконцы. Лишь один кардинал мог бы стать посредником между противоборствующими сторонами – Николя де Фревиль, к которому итальянцы были благожелательны. Но после бурно прошедшего конклава в Карпантрасе, то есть с мая, кардиналы разъехались, не договорившись о месте будущего собрания, так же как и об имени избранника.