Ричард Длинные Руки - грандпринц - Гай Юлий Орловский

— Ну-ну? — сказал он.

— Бунт ничего не создает, — огрызнулся я, — а только ломает, рушит и приносит эти, как их, ага, страдания! Потому я твердо и осознанно на Его стороне, ибо Он строил, создавал, творил… а вы, морды, как и я, только критиковать и ломать умеете!

Он протянул в мою сторону огромную ладонь, согнул пальцы, я дрогнул, увидев, каких размеров получился кулак.

— Смертный, — прогрохотал он, — ты хоть представляешь, что я могу с тобой сделать?

Я ответил нагло:

— А вот ничего не можешь!..

— Ты уверен?

— Полностью, — отрезал я, перебарывая дрожь и надеясь, что говорю правду. — Ибо я — человек! Меня ты можешь только искушать, это я помню…

Он сказал люто:

— Значит, я не могу вот так прямо сейчас тебя убить?

— Не можешь, — сказал я. — И вообще… тебе дано было драться только с себе подобными, но ты с треском проиграл, был жестоко бит и свергнут в самый глубокий ад, где тебе, дураку, и место!

Он заискрился, а я застыл, глядя в его исказившееся бешенством лицо и прикидывая, не перегнул ли, все-таки и ангела можно раздразнить… как мне кажется.

— Смертный, — произнес он таким голосом, что я невольно посмотрел наверх, не рушится ли небо, — когда-то я приду за тобой…

— Я буду готов, — пообещал я с сильно бьющимся сердцем. — Только не затягивай слишком свой приход.

Он отступил на шаг, готовясь взмыть, крылья раздвинулись, но спросил невольно:

— А что случится?

— Я сам приду за тобой, — отрезал я с торжеством, видя, что опасность миновала, теперь можно как угодно грозить и сжимать кулаки. — И тебе тот день не понравится!

Он сверкнул глазами так ярко, что я невольно зажмурился, но тут же снова поднял веки, стараясь не пропустить момент, когда он растопырит все четыре крыла и метнется в небо, что, конечно, обман, на самом деле место восставших в подполье, точнее, в подземье.

Да и крылья ни к чему топорщить, при скорости полета, сравнимой со скоростью мысли, это даже не смешно их растопыривать так устрашающе…

Но когда я раскрыл глаза, он на том же месте, уже весь багровый от гнева, даже белоснежная хламида, целомудренно укрывающая его от горла и до кончиков пальцев ног, стала пурпурной, как раскаленные угли, с которых смахнули пепел.

— Что-то забыл? — поинтересовался я с ехидцей.

Он прогрохотал мощно и яростно, уже не стараясь прикидываться ангелом Света:

— Тебе послание!.. Возвращайся и думай о том, как избегнуть кары в грозном облике Багровой Звезды Ада!..

— Ого, — сказал я невольно, — так это звезда ада?..

Он прогрохотал еще громче:

— А ты как думал?

Я в самом деле подумал, хоть и быстро, я же в чем-то Невтон, ответил уже медленнее, подбирая слова:

— Да вот думаю, что ты брешешь…

— Что-о?

— Звезда Маркус сама по себе, — ответил я все еще без вызова, на ходу оформляя рыхлую, а местами и бесформенную мысль в законченные слова, которые если вылетят, то вылетят, — а вы только присобачиваетесь… или приангеливаетесь. Ее можно называть Звездой Ада или как угодно, но… не понимаю, откуда вдруг такая нежность и такая забота обо мне? Я вам так понравился? Вы меня обожаете?.. Любите? А в жопу поцелуете?..

Он из багрового стал темно-вишневым, лицо потемнело, а голос прогрохотал, словно из самого глубокого подземелья:

— Это входит в Великий План…

— Ого, — сказал я. — И ты посвящен?

— Да, мне ведомо…

— Так какая же все-таки, — спросил я, — роль бозонов?.. Они в самом деле в Великом Плане значили так много?.. Ах да, вы ж гуманитарии, что с вас спрашивать… Правда, я сам почти гуманитарий, но почему другого не потыкать носом, если подворачивается возможность?.. Это уже традиция, мы же нормальные здоровые люди. Если другого не измазать дерьмом, то и сон какой-то не весьма крепкий. Ладно, если докажешь, что этот Великий План на благо и процветание, я твой помощник!

— На благо и процветание, — заявил он уверенно.

— Людей? — спросил я.

Он посмотрел надменно.

— А люди при чем?.. Думай о мироздании, существо, если ты в самом деле способно мыслить!.. Те уцелевшие, что сумеют выбраться из подземелий, будут злыми и яростными, их души будут полны горечи, они возненавидят Создателя, что обрек их на такие муки и жалкую жизнь…

— Понятно, — прервал я, — можешь не продолжать. Я тот орел, что на лету хватает мух, мне разжевывать их не надо. Мы, волки, сперва глотаем, потом перевариваем… Это Великий План ваш, а не Создателя! Вы хотите воспользоваться ситуацией, чтобы перевербовать человечество на свою сторону?

Он прогрохотал:

— Но если человек стерпит такое, разве он человек? Простит Создателю разрушение своего мира, гибель родных, детей, близких?..

Я подумал, сказал уже спокойнее:

— Знаешь, у меня слишком мало данных, чтобы решить, кто из вас прав. Скажу только, что идея гибели цивилизации мне как-то не нравится.

Он фыркнул:

— Это всего лишь цивилизация! Смотри шире, человек.

— Во всяком случае, — ответил я, — все-таки сперва побываю в Храме Истины. Надо узнать побольше.

— Ты ничего там не узнаешь!

— Позволь мне судить, — отрезал я. — А также решать. Тебе не холодно на ветру?

Он намек не понял, но посмотрел на три наших обледенелых морды, у меня даже волосы в сосульках, покачал головой и без толчка ринулся вверх.

Тоже иллюзия, из всех свергнутых только сам Сатана может в любое время подниматься к Создателю, клеветать на человека и продолжать гнуть свою линию, остальным место в аду и только изредка — на поверхности.

Кстати, что-то сам Сатана так и не выразил своего отношения к Маркусу…

Мы поднялись в горы и промчались через перевал на ту сторону, а там долго неслись по бесконечному белому безмолвию. Бобик напрасно мотал головой из стороны в сторону, мир севера намного беднее средней полосы, не говоря уже про цветущие богатые земли южной части материка.

Арбогастр как всегда аристократически сдержан, по глубокому снегу несется, разбрасывая его во все стороны, аки черный лебедь, величав и красив.

Бобик приотстал, некоторое время бежал рядом, на меня поглядывал с таким вопросом в глазах, что я крикнул:

— Что-то не так?

Он гавкнул, подпрыгнул, посмотрел вверх. Я поднял голову и присвистнул, надо мной летит, раскинув огромные золотые крылья, светоносный ангел, весь в сиянии и блаженстве.

— Спасибо, Бобик, — крикнул я, — что-то я становлюсь невнимательным. Эй там, наверху!.. Успеваешь? Или хочешь наперегонки?