Клятва золотого дракона - Ирина Лазаренко

Рукатый шел между узкими рядами стеллажей – нарочно выбрал обходной путь к площадке здоровяка, совсем ему не хотелось показываться на открытых участках склада. Он понятия не имел, что собирается делать, когда дойдет. Убеждать Шестерню? Тот настолько свихнулся, что пренебрег даже словами своего короля, куда уж словам Рукатого! Остановить его силой? Механисты даже оружия не носили, а драться с Фрюгом на кулаках – да кто ж такое выдержит? Разве только здоровяк, машина величиной с полкомнаты, увешанная пилами и дисками, может и имела бы какие-то шансы на победу. Найло, этот уморительный эльф, предлагал Годомару позвать со сторожевых башен механистов вместе с их стреломётами и стражими змеями, да и самому взять за поводок какую-нибудь машину – да, точно, это звучало как отличный план. Отличный план для уморительного эльфа, потому как гномы-то знают: боевые и стражие машины – стадные существа, иначе из них нельзя было бы составить действенное войско, а генерал машинного стада и войска – глава гильдии. Попробуй направить машины против него же.

Нет, Годомар не имел представления, что собирается делать, просто нельзя было не делать ничего, отойти в сторонку, позволить стражам Ульфина выступить против Фрюга и послушных ему машин.

Спереди донеслось ворчание с позвякиванием, и Годомар понял, что Фрюг привел с собой стрелуна. Скорее, даже не одного. Ну вот какой кочергой можно остановить безумного старого гнома, окруженного боевыми машинами?

Куда же подевались все остальные механисты? Учеников в такое время уже не бывает на территории гильдии, многие старшие – на патрульных дежурствах вместе с машинами в Дворцовом и Приглубном кварталах, но остаются мастера и наставники, нередко задерживаются до позднего вечера рабочие. Сейчас в соседних зданиях должно быть не менее двадцати гномов – и где они все? Никого не видать, даже того дозорного придурка с главных ворот, который убежал из своей клетки. Знать бы, куда именно он побежал. Если к складу, то не мог не увидеть трупы и должен был поднять визг. Или не должен? Или он поднял визг, но толку-то?

Далеко впереди раздался хриплое покашливание, и Рукатый вздрогнул от неожиданности. Показалось, что расставленные на стеллажах лаволампы издевательски перемигнулись. А ведь правильно, подумал Годомар с досадой, правильно утверждал этот эльф, Найло: механисты отличаются от обычных гномов сильнее, чем сами хотят признавать. Ведь разве мыслимо, чтобы в любой из мастеровых гильдий происходило нечто подобное, чтобы её глава так подмял под себя всех остальных и безнаказанно безобразничал, и чтобы только у двоих из двадцати хватило смелости, чтобы противодействовать ему, и чтобы остальные разбежались, когда злодей убил этих двоих! Один-единственный Фрюг скрутил в бараний рог всех механистов, он может орать на них, бить их, пришивать к гобеленам, ломать им носы, тренировать на них машины, убивать их! Мало кто из обычных гномов согласился бы терпеть подобное – а что до механистов, так их, всех до единого, должен забирать Брокк Душеед, вот что!

Ряды стеллажей закончились, дальше группами стояли полусобранные (или полуразобранные) машины, и Годомар пошёл между ними, петляя и всматриваясь в монументальные силуэты. Вот громила – неудачный эксперимент. Нечто похожее было когда-то у а-рао (те называли машину сборщиком), и это нечто должно было спасать гномов из завалов, но с послушанием у него было как-то воинствующе паршиво. А вот плечистые и длиннорукие силуэты шагунов, которых Фрюг хотел дособрать – судя по тому, что разложенные рядом с шагунами детали были протерты, и даже пустой термос для лавы лежал рядом – Шестерня останавливался здесь. Кажется, он свихнулся еще больше, чем думалось Годомару: вот зачем ему сейчас заправлять шагуна, куда он собирается вести его? Гулять по улицам Гимбла? Или он желает ехать по городу в седле здоровяка? При мысли, что безумный гном может прямо сейчас выйти за ворота гильдии, ведя перед собой шагунов, стреляющих лавой, или что он поедет на здоровяке, который… который может раскрошить своими сверлами, буравчиками и пилами любую стену, хоть в харчевне, хоть в королевском дворце…

Впереди раздался лязг и ворчливая ругань Фрюга.

Как же вышло, что гильдия не смогла воспрепятствовать своему спятившему предводителю?

О, разумеется, Годомар знал, что спокойный нрав – типичная особенность механистов: будь они столь же взрывными и упертыми, как обыкновенные гномы, оживленные ими машины получались бы совершенно неуправляемыми. Но всё-таки, сердито говорил он себе, всё-таки мы гномы! Суровые мужики с извечно опаленными бровями и бородами, мужики в защитной одежде и ожогах, имеющие дело с обсидианом, металлом и лавой, с большими смертоносными машинами, которые мы создаём, в которые вдыхаем жизнь и твёрдой рукой держим их в узде. Вот какой кочерги с Фрюгом мы ведем себя как котята?! Мы подчинились его свирепой воле так же, как подчиняются ей машины, но нас-то он не создавал… скорее, мы его создали таким.

Фрюг впереди хохотнул и принялся напевать, а это означало, что он чем-то премного доволен, и Годомар… нет, вопреки собственному ожиданию, не похолодел при мысли о том, чем там может быть доволен Шестерня – он уже и так очень много мыслей передумал, и вместо того чтобы испугаться, Рукатый рассвирепел, вдруг и очень сильно, даже руки у него затряслись.

Это они, механисты, создали Фрюга тираном и самодуром, это они не возражали, когда он говорил им гадости и делал мерзости, это они не пытались ему противостоять, когда он принялся поднимать руку на учеников, а потом и на мастеров, когда он убил первого из них, а потом второго и третьего. Это они, механисты гильдии, создали Фрюга-безумца, потому что любое действие должно иметь противодействие, любые возможности должны быть ограничены потолком, не внутри, так извне. Но Фрюгу никто не противодействовал и никто его ни в чем не ограничивал, потому что механистам было сначала лень, потом неловко, а затем – страшно.

Не сказать чтобы в результате всё решилось само собой.

Годомар решительно зашагал на звук довольного голоса Шестерни, но почти сразу остановился, увидев краем глаза еще одну машину. Она скромно и незаметно стояла в сторонке – руконога, помогающая в рытье шахт и канав, да, обычнейшая машина, к тому же, не очень удачная, как все не боевые и не сторожевые создания гимблских мастеров. Две гигантские ладони (они же – ноги), похожие на латные перчатки размером с гнома, стоят на земле, между ними на гибких сочленениях закреплен резервуар с двойной защитой, в форме улиточного панциря, а над ним – место для механиста. Рукатый остановился и смотрел на машину, не очень толковую, но не боевую и не сторожевую, а значит – не стадную, совершенно целую и, он помнил точно, исправную. Руконога мало что умела: только шагать, выгребать излишек грунта и глупо выглядеть. Но сейчас она не казалась Годомару глупой. Он смотрел на руконогу и лихорадочно подсчитывал, сколько лаволамп ему удастся собрать со стеллажей, не привлекая внимания Фрюга Шестерни.

17.2

Илидор сидел в кресле в большой комнате на самом верху трапециевидной башни и смотрел в окно. Там, за окном, из дыр в потолке пещеры падал серо-желтый свет умирающего заката, а за пределами кусочка земли, путешествующего вместе с башней, была новая пещера, и за ней – переход в другую пещеру, гигантскую, полную лавы и чего-то еще неизведанного. Возможно, по ней или где-нибудь от неё неподалеку бродит множество машин, и среди них – бегун или призрак, который расскажет о бегуне. И дракону нужно туда, потому что ведь ради этого, ради места, где есть множество машин…