Дорога-Мандала - Масако Бандо

Сидзука немного удивилась, узнав, что Исаму занимается уничтожением термитов. Увлечённо слушавшая Дзюнко взволнованно кивнула:

— На фронте отец, видимо, совершал просто ужасные вещи. Но я думаю, так поступал не только он. Но другие оправдывали себя тем, что у них не было иного выбора. Отец же часто говорил: «Когда настал мир, все стали жить так, будто и не было никакой войны». Он не мог с этим смириться. Думаю, потому что в его душе война, пусть и минувшая, так и не закончилась.

Дзюнко бросила взгляд на серую дверь морга.

— Может быть, отец и сейчас, после смерти, всё ещё воюет.

Вокруг было шумно: по громкой связи вызывали медсестёр, в коридоре галдели люди, — и только перед серой дверью царила тишина и струился ледяной воздух.

Чем ниже по течению реки Дзёгандзигава они спускались, тем меньше становилось следов присутствия людей. Из города к реке то тут, то там вели едва приметные тропы и так же незаметно исчезали. Среди тянущихся вдоль берегов развалин не было видно следов жилья, под палящим солнцем простирались просевшие руины города. Река была полноводнее, чем помнилось Асафуми. При виде этого запустения он решил, что в горах разрушилась дамба, потоки воды беспрепятственно устремились вниз и разрушили всё на своём пути.

Асафуми с Кэсумбой утоляли жажду речной водой, а когда изнывали от жары, погружались в воду, смывая пот и усталость. Так они и брели по горячим прибрежным камням. Кэка, часто и тяжело дыша, бежал следом. В полдень Кэсумба перекусила собранной на речном берегу травой и жареной лягушкой, которую поймал Кэка. У Асафуми же не было аппетита. Когда он увидел, как Кэсумба разводит огонь при помощи каменного огнива старика, его пронзило воспоминание о случившемся утром, и всякий аппетит пропал. Они зашагали дальше.

Солнце стало клониться к закату. Горы с обеих сторон расступились, показалась равнина Тояма. Асафуми был потрясён, когда эта плоская бескрайняя равнина предстала перед его глазами. Она была словно укутана белым пеплом.

Перед ними расстилалась совершенно заброшенная земля. Зданий с крышами не осталось, и только кое-где шипами робко втыкались в небо остатки стен и металлических опор. Местами на реке сохранились остовы мостов. Проржавевшие и обрушенные, они были похожи на перекинутую через реку паутину. Далеко впереди тянулась тоненькая сверкающая полоска света. Она переливалась зеленовато-белёсыми красками, как приставшая к небу яичная скорлупа.

— Что это? — спросила Кэсумба.

— Это море, — ответил Асафуми. А Кэсумба тут же спросила:

— А что это такое?

— Это место, куда стекаются все воды.

— Большое озеро, да?

— Да, большое-пребольшое озеро, — рассмеялся Асафуми.

Море — это большое озеро, материк — большой остров. Земля — большой шар с озёрами и островами, а люди — крошечные существа, ползающие по этому шару.

С моря подул ветер. Но до него было слишком далеко, и ветер не донёс морских запахов. На равнине Тояма русло реки Дзёгандзигава расширялось. Река подтачивала развалины, и местами город сползал в речную пойму. Асафуми шёл, прикидывая примерное местонахождение, ориентируясь по морю, руслу реки и горам Татэяма. Город Тибаси стоял в устье реки Такимидзу, чьё русло шло параллельно Дзёгандзигаве.

Пейзаж разительно изменился, но русло реки осталось прежним. Взобравшись на насыпь, заваленную каменными глыбами и кусками бетона, Асафуми всматривался в блиставшую речку Такимидзу, протекавшую западнее Дзёгандзигавы. Такимидзу изгибалась, сближаясь с Дзёгандзигавой, а потом снова распрямлялась и текла к морю. Когда перед глазами Асафуми предстало знакомое русло реки, его охватила грусть.

— Нам туда, — спокойно сказал он Кэсумбе, и они направились к Такимидзу. Земля заросла плющом и травой. Иногда в траве проглядывали металлические осколки и цементные глыбы, но они уже заржавели и сгнили, и с хрустом рассыпались, стоило на них наступить. Ни столбов, ни разрушенных стен — тянулась лишь плоская равнина. Дома, когда-то стоявшие здесь, будто слизнуло время.

Но ведь здесь жили несколько миллионов людей! Город разрастался, разрастался и наконец лопнул, как пузырь из жевательной резинки.

«Что же случилось?» — Асафуми снова и снова задавал себе этот вопрос, на который не находил ответа.

Не осталось никаких признаков присутствия людей. Ни следов от костра, ни даже костей. Наверное, люди бежали из города подальше в горы. Здесь начиналась Дорога-Мандала. Те, что похрабрее, отправились в горы и там одичали, более робкие превратились в голодных духов, блуждающих среди развалин.

Может быть, мгновенное увядание коснулось как раз таких боязливых людей? Податься им было некуда, они сдались, а потом им ничего и не оставалось, как постепенно иссохнуть и истаять.

— Ни гор, ни дороги. Но здесь Дорога-Мандала, — раздался голос Кэсумбы. Он обернулся, чтобы посмотреть, в чём дело. Кэсумба ткнула чёрным от грязи пальцем куда-то в сторону:

— Смотри, какие заросли!

Стоило ей сказать это, как заросший зеленью город перестал казаться руинами. Плющ и травы, протянув от земли бесчисленные руки, увили остовы разрушенных домов. Руины превращались в зелёную равнину. За равниной простиралось окрашенное багрянцем закатного солнца море. Асафуми вспомнил дома в Добо. И ту заброшенную деревню тоже со временем укроет зелень деревьев. Что бы ни делали люди на поверхности этой огромной земли, в конце концов всё со временем будет поглощено природой.

И мгновенное увядание людей, возможно, тоже часть работы планеты. Чрезмерно раздувшийся пузырь из жевательной резинки рано или поздно начнёт сдуваться. И, может быть, недуг мгновенного увядания — часть этого процесса.

— Деревья! — радостно сказала Кэсумба и остановилась перед Асафуми. И действительно, на дороге, как мираж, громоздился остров ветвистых деревьев. Убедившись, что Кэсумба идёт к дому деда, Асафуми последовал за ней. Кэка почувствовал возбуждение Кэсумбы и, обогнав их обоих, побежал впереди. На бегу он оглядывался, проверяя, идёт ли хозяйка за ним следом, и снова бежал вперёд.

Когда стали сгущаться сумерки, Асафуми с Кэсумбой остановились у высоких деревьев с тонкими ветвями. Здесь были деревья, похожие на большеголовых мальчишек, деревья, напоминавшие женщин, в муках свивших изогнутые пепельные ветви, деревья с крупными белыми и оранжевыми цветами, деревья с плодами в форме звёзд и с плодами, похожими на жёлтый гандбольный мяч с вмятинами, деревья с лиловыми овальными плодами. На ветвях громко пели птицы. Опускались лёгкие сумерки, и из-за этого заросли напоминали глухую лесную чащу. Асафуми оказался прямо перед багряными и багряно-лиловыми зарослями. Это был олеандр. Его узкие, как уголки глаз, листья оливкового цвета тянулись к Асафуми. В воздухе поплыл лёгкий сладковатый запах багряно-лиловых цветов, и Асафуми понял — здесь был дом его деда.

Зацепившись за конёк крыши, висел тонкий молодой месяц. Маленькое селение обступили чёрные тени гор. Паломники уселись под крышей хижины и шумно переговаривались. Они наелись овощей и фруктов, и потому все были довольны. Рэнтаро, обхватив колени, сидел в стороне один.