Дорога-Мандала - Масако Бандо

Почувствовав, что Асафуми встал, Кэсумба тоже проснулась. Кэка поднялся и отряхнулся. Кэсумба некоторое время приходила в себя, а потом, наконец, сказала:

— Я возвращаюсь на Дорогу-Мандала.

— Что ж… — ответил Асафуми. Он подумал, что для Кэсумбы, наверное, лучше всего вернуться на Дорогу-Мандала. Но как лучше поступить ему самому, он не знал.

Ему смутно подумалось, что, отправившись к дому деда, он смог бы повстречаться с самим собой, таким, каким он был в детстве. Конечно, этого нельзя знать наверняка. Но именно здесь был лес его детства, поэтому Асафуми не пал духом. Он не мог снова уйти отсюда. К тому же он так и не смог понять, надеется ли он на что-нибудь. Но он был уверен, что вернуться на Дорогу-Мандала значит вернуться к себе прежнему.

— Я остаюсь здесь.

— Что ж, — беззаботно сказала Кэсумба и поднялась, собираясь ступить на тропинку. Кэка, завиляв хвостом, потрусил за ней следом.

— Ты что, собираешься возвращаться в этой кромешной тьме? — изумлённо спросил Асафуми.

— Пока не рассвело, идти прохладнее. И дорогу назад я знаю.

Асафуми сказал, что проводит её по крайней мере до леса.

Продираясь сквозь заросли олеандра, они вышли из зарослей. Под сиявшим в небе молодым месяцем простирались густо заросшие травой развалины. Среди обломков обезлюдевшего города звенел неумолчный стрёкот насекомых, будто похвалявшихся тем, что они отвоевали для себя это пространство. Чёрные тени вонзившихся в небо горных хребтов Татэямы накрыли равнину Тояма. Кэсумба обернулась к горам и, как дикий зверь, потянула носом.

— Почему ты пошла со мной сюда? — спросил Асафуми.

Обернувшись, Кэсумба сказала:

— Потому что… ты был один.

И немного помолчав, добавила:

— На Дороге-Мандала нельзя одному. Где-нибудь упадёшь и обратишься в кости.

— Это твоя обязанность — помогать тем, кто оказался на дороге один?

Но Кэсумба, похоже, не знала слова «обязанность». И Асафуми спросил по-другому:

— Ты всегда идёшь с теми, кто остался на дороге один?

Кэсумба ответила:

— Нет.

— Так почему же ты пошла со мной?

Он подумал, что она, верно, опять скажет, что не знает, но Кэсумба, ткнув себя пальцем в грудь, ответила:

— Потому что вот здесь что-то шепнуло мне — сделай так.

Кэсумба улыбнулась. На смуглом лице сверкнули белые зубы. А потом она зашагала прочь. Кэка вприпрыжку последовал за ней. От этого незамысловатого прощания Асафуми охватило волнение.

— Спасибо, — сказал Асафуми вслед маленькой фигурке. Кэсумба даже не обернулась. Ночной ветер развевал её мешковатую одежду, вместе с двуглавым псом они шли вдаль среди развалин. Асафуми не сводил глаз с их фигурок до тех пор, пока они не превратились в точки и не растворились во тьме. Оставшись без попутчиков, он почувствовал уныние.

Растерянный, он повернулся к лесу и вдруг увидел дом. По форме чёрной крыши, срезавшей часть звёздного неба, он понял, что это дом его деда. Похоже, была уже полночь, и огни в доме погасли. Фонарь над входом освещал стоявшие перед домом голубой «фольксваген» и велосипед Сидзуки.

«Вот тебе и на», — подумал он и обернулся назад. За огораживающей дом низенькой живой изгородью тянулись рисовые поля, в домах по соседству, окружённых рощицей, мерцал свет. Покрытые плющом и травами развалины исчезли.

Поражённый Асафуми некоторое время озирался по сторонам. Он вдруг осознал: «Наконец-то я вернулся!»

«Вернулся! Вернулся домой!» От радости Асафуми совершенно обессилел. Он побрёл к прихожей. Но тут же подумал, что Сидзука, наверное, уже спит, и входная дверь наверняка заперта на ключ. Асафуми зашёл со стороны веранды. «Постучу в окно и разбужу её. Сколько дней уже от меня никаких известий, она, должно быть, волнуется. Наверное, жена изумится, увидев меня голым — только полотенце замотано вокруг бёдер. Как бы получше ей всё объяснить? Про Дорогу-Мандала. Про Кэсумбу». Самые разные мысли переполняли его.

Асафуми поднялся на веранду. Штора на стеклянной двери была незадёрнута. Подумав: «Какая беспечность!» — он заглянул внутрь. На расстеленной в гостиной постели медленно двигались две чёрные тени.

Занесённая для стука рука остановилась.

Там были мужчина и женщина. Они занимались любовью. Коренастое тело мужчины сплелось с хрупким женским телом. В слабом свете фонаря, висевшего над входом, лиц было не различить. Спина мужчины двигалась, прогибаясь, бёдра женщины были широко раздвинуты. По абрису её тела он понял, что это Сидзука.

«Сидзука спит не со мной, а с другим мужчиной! Стонет от удовольствия!»

Оцепенев, Асафуми неотрывно следил за движениями этих двоих. Он не мог отвести от них глаз. Из далёкого мира, отделённого стеклом, Асафуми заглянул в сокровенный мир своей жены.

«Вот чем занималась Сидзука в моё отсутствие!» Всё в нём остро и жёстко перевернулось при этой мысли. «Она не только не волнуется в моё отсутствие, она спит с другим мужчиной!»

Если вдуматься, он чувствовал что-то такое ещё до свадьбы. Она брала несколько дней выходных, говоря, что едет в путешествие с подругой. А когда он звонил ей, было слышно, что рядом с ней кто-то есть. И после свадьбы она уходила по субботам во второй половине дня, а когда возвращалась, казалось, она вернулась откуда-то издалека. Он знал! Знал, но старался не думать об этом.

За стеклом Сидзука вздрагивала всем телом от удовольствия. «Когда она спала со мной, она так не наслаждалась!» В душе Асафуми забушевал гнев. Его охватила ярость, такая же ярость, как и тогда, когда он убил старика.

Сая взмахнула маленьким изогнутым в виде полумесяца кинжалом. Рэнтаро смотрел на неё, разинув рот — на залитой лунным светом тропинке, кружась, как в танце, в развевающейся светло-жёлтой юбке, она пронзала кинжалом тьму.

Он был просто поражён, слишком уж неожиданным было и появление Саи на тропинке, ведущей к Дороге-Мандала, и то, что Сая назвалась Кэсумбой, и то, что она вдруг, занеся кинжал над головой, принялась разить им воздух.

Почуявшие присутствие Саи паломники высыпали из дома и собрались за спиной у Рэнтаро. Они изумлённо смотрели на танцующую женщину.

Вдруг, как будто придя в себя, она остановилась, судорожно сжимая кинжал в руке.

— Сая, — позвал Рэнтаро. Она обернулась и посмотрела на него, как на незнакомца; наконец она узнала его, и недоумение исчезло с её лица. Она остановилась перед Рэнтаро и медленно, словно подбирая слова в озере своей души, сказала:

— Для тебя я — малайский сортир.

Рэнтаро был поражён.

— Что ты такое говоришь?!

Но Сая будто не слышала его.

— Ты трус! Ты сбежал от меня!