Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон

Р. Чэпмен, коммивояжер «Пепси-колы» из Нью-Йорк-сити. С горсткой друзей при рациях и белых портупеях. Но какого черта? Просто пришлите в апартаменты ящик пепси, любезный, и не задавайте вопросов; вас потом отблагодарят: позвоните в Белый дом и спросите Говарда Ханта или Джима Мак-Корда, они все уладят.

Ладно. Проехали. Или, может, это был Текс Колсон, который медленно, но верно обозначается как направляющая сила за всем арсеналом Никсона нелегальных, аморальных и неэтичных «черных авансов» или «грязных трюков». Это ведь Колсон однажды заметил, что «ради Ричарда Никсона пройдет по собственной бабушке». И это ведь Колсон нанял"водопроводчика" Эджила «Бада» Кроха, который в 1969-м сказал Дэниэлю К. Фридмену, декану факультета психиатрии в чикагском университете: «Всякого, кто нам противостоит, мы уничтожим. Ха, мы уничтожим всякого, кто нас не поддерживает».

Колсон, единственный из высшего эшелона приближенных Никсона, пока избежал юридической удавки Уотергейта, а ведь именно он однажды велел копу Белого дома Джеку Коуфилду подбросить зажигательную бомбу в помещение упорно либерального Института Брукингса, чтобы в сумятице либо выкрасть, либо уничтожить документы, которые считал опасными. Теперь Колсон утверждает, мол, только «шутил» относительно бомбы, но Коуфилд воспринял «шутку» настолько серьезно, что пошел к юрисконсульту Белого дома Джону Дину и сказал, что не будет больше работать с Колсоном, потому что тот «сумасшедший».

* * *

Сумасшедший? Текс Колсон?

Ни за что на свете. «Он самая большая сволочь в американской политике», – говорит автор речей Никсона Пат Бьюкенен, лениво улыбаясь поверх банки пива у бассейна возле своих апартаментов в «Уотергейте». Бьюкенен – один из немногих в администрации Никсона, у кого есть чувство юмора. Он настолько правый, что Текса Колсона называет «массачусетским либералом». Но по какой-то причине Бьюкенен еще и один из немногих – возможно единственный – в штате Никсона, у кого есть друзья на другом конце политического спектра. Как-то во время кампании я упомянул про Бьюкенена в штаб-квартире Макговерна, и Рик Стирнс, возможно, самый ярый идеолог левого толка среди макговернцев, усмехнулся: «Ну да, мы в общем-то дружим. Пат – единственный из этих сволочей, у кого есть принципы». Когда я сказал об этом другому сотруднику Макговерна, он отрезал: «Ага, может и так… у Йозефа Геббельса тоже были принципы».

Мое знакомство с Бьюкененом уходит корнями в нью-гэмпширские первичные 1968-го, когда Никсон был еще на тусклой окраине своего возвращения в политику. Однажды вечером мы часов восемь провели в номере бостонского отеля за половиной галлона «Олд кроу» и яростными спорами о политике. Насколько мне помнится, я все спрашивал, что человек, как будто не лишенный здравого смысла, делает подле Никсона. Уже тогда было ясно, что даже Бьюкенен считал меня полнейшим психом, и мое мнение, мол, Никсон безнадежная пустышка без малейшего шанса на победу, забавляло его более всего остального.

Месяцев восемь спустя, по прошествии самого странного и брутального года в истории Америки, Ричард Никсон стал президентом, а Пат Бьюкенен – одним из двух главных его спичрайтеров – бок о бок с Реем Прайсом, их домашним умеренным. С Патом я столкнулся лишь на кампании Макговерна в 1972-м, когда Рон Зиглер отказался пускать меня в самолет для прессы Никсона, а Бьюкенен, вмешавшись, провел через охрану Белого дома на оказавшееся скучным и бесполезным место в самолете с остальными журналистами. Именно Бьюкенен брал интервью у Гарри Уилса, подключив его к кампании Никсона 68-го, – принципиальный шаг, результатом которого стала исключительно недружественная книга «Соперники Никсона».

Поэтому, вернувшись в провонявший Уотергейтом летний Вашингтон, я счел совершенно логичным позвонить Бьюкенену и узнать, согласится ли он встретиться на тринадцать-четырнадцать стаканчиков в какой-нибудь день, когда не будет лихорадочно трудиться в «бункере» (как он выражается) Белого дома. Бьюкенен с Прайсом пишут практически все, что произносит Никсон, и сейчас они заняты, как никогда, – главным образом решают, что не говорить. Я провел с Патом почти полвечера за жестяным столиком возле бассейна в «Уотергейте», где мы лениво болтали о политике вообще. Когда днем раньше я позвонил ему в Белый дом, он первым делом сказал:

– Ага, только что дочитал твою книгу.

– О Господи, – отозвался я, естественно, думая, что это означает конец нашим отношениям, но он рассмеялся.

– Да, одна из самых смешных, какие мне только попадались.

При встрече я сразу же спросил о том, что вот уже с год медленно булькало у меня в голове: как ему удается совмещать таких странных друзей, как я и Рик Стирнс, и, в частности, каково ему сидеть на виду у всего уотергейтского сборища с фриком, чье мнение о Никсоне общеизвестно и нелицеприятно, и каково ему играть пару раз в неделю с Риком Стирнсом, чьи политические взгляды почти так же диаметрально противоположны его собственным, как мои. Он же с улыбкой отмахнулся, открывая еще банку пива.

– Похоже, мы, идеологи, ладим друг с другом лучше, чем остальные. Даже придумать не могу, в чем бы мы с Риком могли согласиться, но он мне нравится, и я уважаю его за честность.

Странная идея – что крайне левый и крайне правый нашли взаимопонимание у уотергейтского бассейна, особенно если учесть, что один из них составитель речей Никсона и большую часть времени проводит за попытками не дать боссу утонуть, как камню в гнилой водице, но тем не менее, смеясь, называет Белый дом «бункером».

После шестой или седьмой банки пива я рассказал ему про провальный заговор с целью похитить Колсона и протащить по Пенсильвания-авеню, привязав к огромному старому «олдсмобилю катласс». Рассмеявшись, он ответил что-то вроде:

– Колсон как раз такой бандюга, что ему, возможно, идея понравилась бы. – А позднее, говоря про Колсона, сказал: – Но знаешь, на самом деле он не консерватор.

Вот что, сдается, разделяет два лагеря республиканцев, отличает Барри Голдуотера от Ричарда Никсона. Разница приблизительно такая же, как между демократами Хамфри и демократами Макговерна. Идеологическое крыло против прагматиков, и по меркам Бьюкенена, сомнительно, что он даже Никсона считает консерватором.

Моя странная и резкая реакция на Колсона, казалось, его позабавила больше всего остального.

– Я хочу выразиться как можно яснее, – заверил я. – Если ты собираешься сдать меня за заговор, помни, что я уже намеренно тебя в него втянул.

А он опять рассмеялся и сказал что-то про «действие, подтвержденное свидетельскими показаниями, необходимы- . ми для обвинений в заговоре», на что я быстро ответил, мол, знать не знаю, где живет Колсон, да и знать не хочу, поэтому, даже пожелай мы протащить гада по Пенсильвания-авеню на скорости шестьдесят миль в час за старым золотым «олдсмобилем катласс», мы понятия не имели, где его искать. Да и вообще на полдороге врезались на Коннектикут-авеню в черный с золотом «кадиллак», и вокруг нас собралась огромная толпа сердитых негров, прикончившая саму мысль об отмщении Колсону. Я лишь чудом выбрался оттуда целым и невредимым – меня едва не побили за крошечную вмятину, которую наш арендованный «катласс» проделал в бампере «кадиллака».