Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер

Я отошел, и мы стали прислушиваться. Хлопнула дверь лифта, что-то зашуршало снаружи, снова хлопок, и лифт пошел вниз. Жена включила свет на лестничной клетке и посмотрела в глазок.

– Он поставил корзину под нашей дверью, – сообщила она через секунду. – Это ошибка или…

– Ошибка, – я повернул ключ в замке и отворил дверь. Перед нею стояла большая корзина из желтой соломки с роскошным букетом роз. Сладкий аромат цветов тут же заполнил прихожую.

Я поднял корзину и перенес ее к соседям.

На площадке только две квартиры, и разносчик мог легко перепутать двери. Наши соседи владели галантерейным магазином в центре города и сидели в нем до глубокой ночи. Им часто приносили продукты из супермаркета, заказанные по телефону и по ошибке ставили под нашей дверью. Корзины загораживали вход, и мне приходилось, чертыхаясь, отодвигать их в сторону.

Магазином я назвал их дело тоже по ошибке. Оно скорее напоминало лавку средних размеров. Однако, судя по тому, с какой скоростью соседи меняли роскошные автомобили – у каждого члена семьи свой, – дела в ней шли совсем неплохо.

Правда, ходили слухи, будто отец семейства связан с одним из преступных кланов и настоящей причиной доходов является не успешная торговля, а отмывание бандитских денег, но кто мог такое проверить?

В ежедневном соседском обиходе это была очень приятная, улыбчивая семья. Правда, дверь в их квартиру для торговцев средней руки выглядела чересчур массивной, а поблескивающий из ящика для электросчетчиков объектив спрятанной камеры, показывающей владельцам каждого подходящего, тоже вызывал подозрения.

Я позвонил к соседям. Тишина. Подождал с минуту. Еще раз позвонил. Тишина. Разносчик не соврал, соседей действительно нет дома. Я вернулся в свою квартиру, запер дверь и отправился в кабинет, собираясь продолжить путешествие по Кумранской обители избранных.

Взрыв прогремел минут через пять. Стены дома содрогнулись, где-то со звоном посыпались стекла. Взорвалось на лестничной клетке, и у нас не возникло ни малейших сомнений в том, что это могло быть.

Я прильнул к глазку. Вместо соседской двери зиял черный квадрат, внутри которого красными змейками извивались языки занимающегося пламени.

Опередив меня, жена схватила трубку телефона и вызвала сначала пожарных, за ними полицию, а потом скорую помощь.

– Вдруг кто-нибудь был в квартире, – сказала она, еле шевеля губами.

Из-под двери все сильнее тянуло гарью.

– Может, лучше выйти на улицу? – спросил я.

Ответ жены заглушил вой пожарной сирены. Через несколько минут по лестнице загрохотали тяжелые ботинки. Пожарники не рискнули воспользоваться лифтом и пронеслись по ступеням, словно табун лошадей.

За пожарными примчалась полиция. Первым делом она стала отгонять собравшуюся толпу зевак с сотовыми телефонами наизготовку. Зеваки хотели сфотографировать место происшествия, но войти внутрь не решались.

– Будем обо всем рассказывать? – спросила жена, пока полицейский сапер облачался перед домом в бронежилет.

– А что все? – спросил я в ответ. – Какие у нас есть доказательства?

– Камера на пальме, – сказала жена.

Я взял стоявший на столе бинокль, подошел к окну и навел его на то место, где два дня назад видел камеру. Пусто! Я долго водил биноклем по красновато-желтыми гроздьям фиников, пытаясь отыскать пропажу, но тщетно. Камера пропала, испарилась, подобно тому, как исчезли чернила с подложенного под дверь письма.

Спустя полчаса к нам пожаловал инспектор полиции. Настоящий, в форме, с удостоверением, и главное, говорящий и выглядящий так, как выглядят все полицейские инспекторы в мире. Мы подробно рассказали ему о разносчике цветов, он заметно оживился и засыпал нас уточняющими вопросами. Это был след, вне всякого сомнения, явный, остро пахнущий след, и инспектор, подобно охотничьей собаке, тут же сделал стойку.

– Думаю, – сказал он на прощание, – речь идет о сведении счетов между преступными кланами. Вы здесь ни при чем.

При слове «кланами» он осклабился, и я понял, что слухи о связях нашего соседа с преступным миром имеют под собой вполне реальную почву.

Инспектор ушел, и мы остались вдвоем в квартире, наполненной запахом гари.

– Что же будет дальше, – спросила жена, по-птичьи склонив голову к плечу. – Что же будет дальше…

Об ессеях, таинственном обществе отшельников, живших две тысячи лет назад на берегу Мертвого моря, известно очень немного. Их удивительное владение собственным телом, долголетие, необычайные познания в медицине и, главное, необычный образ жизни породили слухи о владении сверхъестественными силами.

Покров тайны много веков витал над давно исчезнувшей общиной кудесников. Чего только ни приписывали ессеям, какие волшебства ни относили на их счет. Их называли первым в истории монастырем, в ессеи определили Иоанна Крестителя, а в самой общине искали первоисточник христианской веры.

Сохранились три достоверных упоминания о ессеях: первое из них принадлежит Плинию Старшему, второе Филону Александрийскому, третье – Иосифу Флавию.

«К западу от Асфальтова озера, но в достаточном отдалении от берега, чтобы избежать вредных испарений моря, проживают ессеи – племя уединенное и наиболее удивительное из всех во всем мире: у них нет ни одной женщины, они отвергают плотскую любовь, не знают денег и живут среди пальм. Изо дня в день число их увеличивается, благодаря появлению толпы утомленных жизнью пришельцев, которых волны фортуны влекут к обычаям ессеев. Таким образом, хотя этому и трудно поверить, существует вечный род, в котором никто не рождается, ибо отвращение к жизни среди других людей способствует увеличению их числа» («Естественная история», V, 17).

«Никто из них не имеет ничего собственного: ни дома, ни раба, ни земельного участка, ни скота, ни других предметов и обстановки богатства. Все внося в общий фонд, они сообща пользуются доходами всех. Живут они вместе и все время проводят в работе на общую пользу. Усердно занимаясь трудом, они смело соревнуются, не выставляя в качестве предлога ни жару, ни холод, ни какие бы то ни было изменения погоды. За привычную работу они принимаются еще до восхода солнца, а оставляют ее только после заката, сохраняя при этом здоровье не меньше тех, кто участвует в гимнастических состязаниях.

Ежедневно питаясь вместе, за общим столом, они радуются одному и тому же, будучи сторонниками малых потребностей и отвергая расточительность, как болезнь тела и души. Общим у них является не только стол, но и одежда. Зимой у них приготовлены крепкие плащи, а летом – дешевые накидки; желающий легко может взять такую одежду, какую захочет, так как то, что принадлежит одному, принадлежит всем, и, напротив, то, что принадлежит всем, принадлежит и каждому в отдельности. И если кто-нибудь из них заболеет, то его лечат из общих средств, и все помогают ему заботами и вниманием. Старики обычно завершают жизнь не только как многодетные, но как имеющие очень хороших детей; у них счастливейшая и прекраснейшая старость, они удостаиваются привилегий и почета со стороны большого числа людей, которые считают нужным ухаживать за ними по добровольному решению, скорее, чем по закону природы» (Euseb. Praep. evang. VIII, 11).