Борджиа - Мишель Зевако

– Я приду! – высокомерно повторил Рагастен.

В знак прощания он махнул князю рукой и, не заботясь теперь об уже ненужной предосторожности, направился прямо к решетке, перелез через нее и скоро вернулся к себе.

Ночь он провел ужасно. Он придумывал возможности соглашения, но они одна за другой рушились. Наступил день, но шевалье так и не нашел ничего утешительного. Но прежде чем явиться к Манфреди, он решил известить княгиню Беатриче.

Однако когда шевалье прибыл во дворец Альмы и быстро обежал галереи и залы, где обычно встречал Примаверу, он не увидел княгини. Терзаемый беспокойством, шевалье послал предупредить князя Манфреди о своем прибытии во дворец и о готовности предстать перед ним. Ему ответили, что князь проводит секретное совещание и Рагастену придется обождать.

К полудню он узнал, что никакой аудиенции не будет, а по дворцу пошел слух, что князь Манфреди серьезно болен. К Рагастену подошел один из слуг князя.

– Мой хозяин, – сказал он, – просит вас прийти к нему вечером.

Рагастен покинул дворец в еще большем возбуждении, чем пришел туда утром. Манфреди, конечно, не был ни на каком совещании. Просто ранним утром он упросил графа Альму не отпускать дочь от себя в течение всего дня под любым предлогом. Потом старик начал готовиться к встрече с Рагастеном. И когда около пяти часов ему сказали, что шевалье ждет у двери, он распорядился ввести Рагастена. Через несколько мгновений мужчины стояли один против другого. Их разделяла какая-нибудь пара шагов. Они разглядывали друг дружку с болезненным любопытством, словно прежде никогда не виделись…

В этот момент открылась большая двустворчатая дверь, и вошел слуга; он прошел на середину кабинета и громким голосом объявил:

– Военные герольды и офицеры-парламентеры монсиньора Чезаре Борджиа, герцога Валентинуа, герцога Гандийского явились для передачи монсиньору князю Манфреди, главному военачальнику союзной армии, мирных предложений своего благородного начальника.

Рагастен даже не пошевелился. Возможно, он и не слышал громогласного объявления. Он только увидел, как рука князя Манфреди сползла с рукояти кинжала. Он видел, как князь поднял голову и уставился прямо перед собой почти безумным взглядом. Шевалье проследил за этим взглядом и только тогда увидел раскрытую двустворчатую дверь.

Большую галерею заполняли офицеры при оружии и синьоры. Возле двери трое герольдов в церемониальных стеганых камзолах протрубили в фанфары, после чего в кабинет вошли трое офицеров из армии Чезаре… Дверь закрылась.

Всю эту сцену Рагастен видел, как во сне. Герольды встали в ряд у двери. Офицеры-парламентеры, оставив свиту в галерее, приблизились к князю Манфреди и низко поклонились.

– Что привело вас ко мне, синьоры? – спросил князь устало, и всё еще не отрывая взгляда от Рагастена.

– Монсиньор, – начал один из парламентеров, – мы, офицеры армии монсиньора герцога Валентинуа и Гандии, нашего властелина, мы пришли, чтобы передать вам предложение о мире…

Князь Манфреди, мертвенно-бледный, с крепко сжатыми зубами, медленно кивнул головой.

– Вот это предложение, которое вы, главнокомандующий союзной армией, оцените сообразно той высшей мудрости и несравненному духу справедливости, какие признает за вами вся Италия… Монсиньор Чезаре Борджиа полагает, что пролито слишком много крови и пришло время, когда междоусобицы, раздирающие нашу несчастную Италию, должны утихнуть. Он полностью отказывается от любых претензий на графство Монтефорте. Он обязуется вывести свою армию на земли Рима. Кроме того, он обязуется никогда больше не поднимать оружие против Монтефорте. Он обязуется восстановить некоторые исчезнувшие княжества, в особенности ваше, монсиньор, со всеми их правами, привилегиями и прерогативами.

Манфреди с изумлением слушал эти чрезвычайные предложения.

– Взамен, – продолжал офицер, – монсиньор герцог Валентинуа просит только одного: распустить вашу армию… А в доказательство своих добрых намерений он готов оставить двенадцать заложников, выбранных среди окружающих его синьоров. Доказательством доброй веры союзников он будет считать, что совершенно естественно, передача ему ваших заложников, причем он готов удовлетвориться одним-единственным человеком. Мы уполномочены назвать его имя…

– Так назовите же! – ответил короткой репликой князь.

– Дабы показать размах своих мирных предложений, наш вождь не пожелал выбрать ни одного из тех синьоров, которых вы любите. Он удовлетворится одним из ваших офицеров; он чужестранец, и вы вряд ли его хорошо знаете. Он называет себя шевалье де Рагастен. Я всё сказал, монсиньор… Какой же ответ должен я принести прославленному полководцу, представлять которого здесь мы имеем честь?..

Князь Манфреди содрогнулся и взглянул на Рагастена.

А тот стоял, скрестив руки. Он переводил взгляд с князя Манфреди на парламентеров, сдерживая своевольной дерзости, глядя на них с вызовом и изысканным высокомерием.

Старый Манфреди страшно обрадовался. А как же? Ему представился случай отомстить, и отомстить ужасно, в полной мере, отомстить так, как он и представить не мог.

– Мы ждем, князь! – повторил парламентер.

Рагастен подошел вплотную к Манфреди. Всё еще скрестив руки, глядя глаза в глаза, тихим голосом, полным презрения, он процедил:

– Чего же вы ждете? Выдайте меня…

Князь выглядел подавленным. Лицо его еще больше побледнело.

Он чувствовал близкое дыхание Рагастена. И ему казалось, что это дыхание увлекает его в неистовую бурю презрения. Через несколько секунд князь встряхнулся и вытянул пуку. Рагастен направился к парламентерам, словно уже был их пленником.

– Синьоры, – сказал тогда князь, – вот мой ответ.

Голос старика был до странности спокоен. Какая-то величественная торжественность снизошла на его лицо, которое совсем незадолго до этого было измождено страстью.

– Синьоры, – продолжал он, – такой ответ дал бы всякий здравомыслящий человек. Выдать вам шевалье де Рагастена было бы не только трусостью…

Парламентеры было собрались уходить.

– Подождите, – остановил их князь. – Все вы знаете о личной ненависти Чезаре Борджиа к шевалье де Рагастену. И вы являетесь предложить мне, кавалеру ордена Храбрости, выдать своего противника его смертельному врагу! Это смертельно оскорбляет меня!

– Князь! – высокомерно прервал офицер.

– Я еще не закончил! – всё с той же торжественностью сказал Манфреди. – Вы наверняка не поймете причину моего отказа, даже если я вам растолкую ее. Вы и ваш хозяин способны воззвать к вероломству, но вы не сможете понять верности. Как уже сказал в начале, я дам ответ здравомыслящего человека.

Парламентарии побелели от ярости. Рагастен же изумленно спрашивал себя, не грезит ли он.

– Вот так, синьоры, – закончил Манфреди. – Идите и скажите своему герцогу, что шевалье де Рагастен – тот единственный человек, которого я не могу выдать просто потому, что назначаю его с этого момента своим заместителем, уполномоченным взять на себя командование армией в случае моей смерти в сражении.