Семь дней - Деон Мейер

— Но зарегистрирован фургон по-прежнему на вас.

— В этом тоже я виноват?

— Как вы докажете, что продали фургон?

— Как мне, мать вашу, это доказать?

— Ну, придумайте что-нибудь.

— Да вы хоть на мой счет посмотрите! Увидите, что в конце января мне перевели двадцать две тысячи наличными.

— Где вы были вчера в одиннадцать вечера?

— Дома. С женой.

— Вы были вдвоем?

— Нет, устроили прием. Пригласили Элвиса Пресли и Фрэнка Синатру.

— Только вы и ваша жена.

— Я ухожу.

— Мистер Уэбб, сядьте, пожалуйста!

— Мне больше нечего сказать.

— Мистер Уэбб…

— Да хоть пристрелите, все равно уйду!

Уэбб не давал им скучать все утро.

«Ксандра пржв. Плх с/ч. Бдь стржн».

Когда зазвонил телефон, Гриссел пытался расшифровать эсэмэску Эллы. Он покачал головой. Элла пишет еще хуже Фрица!

На дисплее высветилось: «Алекса».

— Бенни, где ты? — холодно спросила она.

— На работе. Как ты…

— Ты, значит, уже в Кейптауне?

— Да…

— А я думала, ты в Йоханнесбурге…

— Я был там вчера, я…

— Не мог позвонить и сказать, что вернулся?

Он ведь ей звонил… Когда? Кажется, вчера ночью. Оставил ли он сообщение? Тогда сразу столько всего навалилось, а он не выспался.

— По-моему, я оставил тебе сообщение.

— Ты не сказал, что вернулся. Когда ты вернулся?

— Вчера под вечер. Алекса, я…

— Бенни, ты предпочитаешь быть один?

— Нет. Мы работали допоздна. Извини, но я плохо соображаю.

— Сегодня ты тоже плохо соображаешь? Или мы можем увидеться?

Господи, что ему сказать? Его ведь охраняют, он вынужден сидеть взаперти.

— Алекса, я очень хочу тебя увидеть, проблема в том, что…

— Я все понимаю. — Она нажала отбой. Он еще долго стоял как дурак, прижав трубку к уху; слова рвались с языка, но его парализовало бессилие. Он набрал номер Эллы. Ему хотелось хотя бы выяснить, что такое «плх с/ч».

Вместо ответа, Элла прислала еще одну эсэмэску:

«Ксандра уш. Пзвн пж».

Ему показалось, что он попал в ловушку. Выйти из здания УРОВП он не мог. Надо было дождаться, пока пришлют детализацию звонков Котко и де Воса, пока вернутся группы, посланные в отель «Куллинан», в городской центр видеонаблюдения, в фирму «Силберстейн».

Гриссел размышлял о том, что он не умеет поддерживать отношения с людьми. С детьми, с бывшей женой, с Алексой. Во всем виновата его работа или проблема в нем самом?

Наверное, все-таки второе. Среди его коллег было много хороших семьянинов.

Вот и с делом Слут он бьется, а раскрыть не может. Мбали Калени намного моложе его, и у нее гораздо меньше опыта. И все-таки ей удалось разобраться во всех махинациях Котко, в делах его фонда. Она напала на след… Гриссел с горечью вздохнул, вспомнив, как вчера Скелет Бошиго назвал его «старым лисом». Истине соответствует только одно слово: старый. Он не сумел разглядеть связей, не проследил цепочку до конца, как Мбали. Зато он разыгрывал из себя крутого, допрашивая Котко. Он ведь был совершенно убежден в том, что русский лично убил Слут.

Он утратил хватку — наверное, растерял ее в те месяцы, когда служил под началом самого Африки и работал наставником, готовил молодую смену. А сам он безнадежно устарел, заржавел за тринадцать лет беспробудного пьянства. Может быть, именно поэтому Африка сплавил его «Ястребам»? Наверное, ему не терпелось избавиться от Гриссела — беззубого шакала.

Ему казалось, что он переживает самую тяжелую неделю в своей жизни.

Потом он приказал себе встряхнуться. Хватит валять дурака! Пора браться за дело, забыв про недосып и усталость.

Их не оставляли в покое. Прошел слух, что кейптаунских «Ястребов» живо обсуждали в парламенте. Позже слухи подтвердились. Оппозиция заговорила о «змеином гнезде», которое нуждается в чистке. Один слушатель, позвонивший на радиостанцию во время прямого эфира, сказал:

— Отвяжитесь вы от стрелка! Даже хорошо, что он отстреливает продажных тварей. Чем скорее их не станет, тем скорее мы начнем все с начала!

Так называемые политологи, специалисты по правоохранительным органам в интервью охотно рассуждали о «точке невозврата», «пределе падения» и «кризисе». «Ястребов» донимали звонками представители СМИ, в том числе и иностранных. Вдобавок толпа репортеров и фотографов обосновалась лагерем у выхода из здания УРОВП. Пришлось вызвать подкрепление из участка «Бельвиль», чтобы они сдерживали толпу и регулировали уличное движение.

К Грисселу и Мбали присоединилась доктор Тиффани Октябрь — хрупкая, в очках. Она терпеливо переводила для них на нормальный язык протокол вскрытия Фрикки де Воса. По ее словам, пятно крови на подголовнике сиденья его «тойоты», точное местоположение входного и выходного отверстий, остатки пороха на руках де Воса и на задней стороне шеи, а также полное отсутствие других травм, ссадин и ран позволяли предположить только одно: он в самом деле покончил с собой.

Шло время; все их версии рассыпались, как карточные домики.

Отвечать на звонки приходилось Грисселу, он же служил связным между разными группами. Сотрудники, посланные в фирму «Силберстейн», в отель «Куллинан» и в городской центр видеонаблюдения, вернулись с пустыми руками. Бенни слушал их и все глубже погружался в отчаяние и все отчетливее ощущал усталость.

Сотрудники ЦУИ составили схему переговоров де Воса и увеличили ее, но их снова ждало разочарование. Мбали, не спавшая третьи сутки, снова позвонила вдове, и та сообщила:

— Эти жулики, клиенты Фрикки, общались с ним только по электронной почте, говорить по мобильному они боялись.

Вдова не знала электронного адреса мужа — должно быть, он остался в недрах украденного компьютера.

Мбали села за стол в углу, повернулась ко всем спиной и закрыла голову руками. Гриссел понял, что она плачет. Плачет тихо, чтобы никто не слышал.

И потом — смертельный удар.

Его нанесли во время сонного затишья, где-то в половине четвертого. В длинных коридорах было тихо, телефоны перестали звонить, и только Фани Фик по-прежнему сидел за компьютером, время от времени кликая мышью. Только его щелчки еще нарушали царившую в зале тишину.

В коридоре послышались гулкие шаги, размеренные и усталые. Ньяти, всегда такой сдержанный и строгий, как будто сразу постарел на много лет. Чтобы не упасть, ему пришлось прислониться к дверному косяку. Он едва слышно произнес: