Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Вам обоим лучше подождать здесь, — сказал Хоуг солдатам, стесняясь дырок на носках.

— Есть, сэр. — Один из провожатых проверил ружье. — Пойду только взгляну, что там у них сзади. Ежели что, кричите.

Девушка отодвинула в сторону панель-сёдзи. На футонах лежал Ори Риёма, сиси, участвовавший в нападении на Токайдо, простыня под ним намокла от пота, прислужница обмахивала его веером. Её глаза широко раскрылись, когда она увидела Хоуга, а не досточтимого Врачующего Великана-Целителя, как ожидала, и она немного отшатнулась, когда англичанин тяжело вступил в комнату.

Ори был без сознания, в коме — его мечи лежали на низкой подставке рядом, в такояме стояли свежие цветы. Доктор Хоуг присел перед ним на корточки. Лоб юноши был очень горячим, лицо пылало, жар достиг опасной черты. Причина стала ясна Хоугу сразу же, как только он снял повязку, покрывавшую плечо и верхнюю часть руки.

— Господи Иисусе, — пробормотал он, уловив носом пресловутый запах и увидев размеры вздувшейся от гноя багровой припухлости и черный цвет отмерших тканей — гангрена вокруг пулевого ранения.

— Когда его подстрелили?

— Она нет знает точно. Три или четыре недели.

Он ещё раз посмотрел на рану. Потом, не обращая внимания на устремленные на него со всех сторон взгляды, вышел, сел на краю веранды и уставился в пространство.

Все, что мне сейчас нужно, это мой прекрасный гонконгский госпиталь с его прекрасно оборудованными операционными, мои чудесные сестры, усвоившие школу Найтингейл, и бочонок везения впридачу, и я мог бы спасти этого несчастного юношу. Проклятые ружья, проклятые войны, проклятые политики…

Господи святый, я пытался лечить огнестрельные ранения всю свою жизнь врача, терпя поражение в большинстве случаев, — шесть лет с Ост-Индской компанией в кровавом Бенгале, пятнадцать лет в Колонии, годы «опиумной войны», год добровольцем в Крыму, самый кровавый из всех, в составе гонконгского госпитального отряда. Будь прокляты ружья! Господи, и кто их только выдумал!

Выпустив гнев наружу вместе с руганью, он, попыхивая, раскурил сигару и выбросил спичку. В тот же миг шокированный слуга бросился вперед и подобрал этот оскорбляющий глаз предмет.

— О, прощу прощения, — извинился Хоуг, не замечавший до сих пор безупречной чистоты дорожки и всего сада. Он глубоко затянулся, потом прогнал из головы все, кроме раненого юноши. Наконец он принял решение, поднял руку, готовясь отшвырнуть окурок, остановился и передал его слуге, который пошел его зарывать.

— Чень Син, скажи ей, мне очень жаль, но, буду я оперировать или нет, я думаю, её брат умрет. Мне очень жаль.

— Она говорит: «Если умирать — карма. Если нет помощь, он умирать сегодня, завтра. Пожалуйста, попробовать. Если он умирать, карма. Она просит помощь». — Чень Син тихо добавил: — Мудрый Целитель Врач Ученый, этот юноша важный. Важный попробовать, хейа?

Хоуг посмотрел на девушку. Её глаза не мигая смотрели на него.

— Додзо, Хо Ге-сама, — произнесла она.

— Очень хорошо, Юки. Чень Син, скажи ей ещё раз, я ничего не обещаю, но я попробую. Мне понадобится много мыла, много горячей воды в чашах, много чистых простыней, много простыней, разорванных на бинты и тампоны, полная тишина и кто-нибудь с крепким желудком в качестве помощника.

Девушка тотчас же указала на себя.

— Сёдзи симасу. — Я сделаю это.

Хоуг нахмурился.

— Скажи ей, это будет очень неприятно, много крови, много вони, жуткая картина. — Он наблюдал, как она внимательно выслушала китайца, потом ответила с явной гордостью:

— Гомэн насай, Хо Ге-сан, вакаримасэн. Ватаси самурай дэсу.

— Она говорит: «Пожалуйста, извинить, я понимаю. Я самурай».

— Я не знаю, что это значит для вас, милая юная леди, и я никогда не думал, что женщины могут быть самураями, но давайте приступим.

Хоуг быстро понял, что одним из главных качеств самурая являлось мужество. Ни разу она не замешкалась, пока он проводил чистку, срезая пораженные участки ткани, выпуская смердящий гной, ополаскивая рану; когда кровь, пульсируя, заструилась из задетой скальпелем вены, она промокала это место тампонами снова и снова, пока он не остановил ток и не устранил повреждение, — широкие рукава кимоно для горничной, в которое она переоделась, были закатаны и закреплены, чтобы не мешали ей, как и концы шарфа, которым она подвязала волосы, и то и другое быстро намокло от пота и перепачкалось в крови.

Целый час он работал без перерыва, мурлыча себе что-то под нос время от времени, наглухо перекрыв уши и ноздри для всего, что пыталось проникнуть к нему извне, сосредоточив все чувства на операции, которую ему приходилось повторять уже в тысячный раз, на тысячу больше, чем хотелось бы. Хоуг резал, шил, чистил, перевязывал. Наконец он закончил.

Он неторопливо потянулся, чтобы прогнать боль из затекшей спины, вымыл руки и снял с себя вымазанную в крови простыню, которая служила ему фартуком. Ори перед операцией положили на самый край веранды, а доктор встал около него с другой стороны, спустившись в сад:

— Не могу оперировать на коленях, Юки, слишком неудобно, — объяснил он девушке.

Все, что от неё требовалось во время операции, она исполняла без колебаний. Обезболивающее больному, которого Хоугу представили как Хиро Итикаву, давать не понадобилось, настолько глубока была его кома. Раз или два Ори вскрикнул, но не от боли, просто какой-то дьявол посетил его в кошмарных видениях. И раз или два он пробовал сопротивляться, но силы в нем не было.

Ори глубоко вздохнул. Доктор Хоуг встревоженно взял его за кисть. Пульс едва прощупывался, дыхание тоже было почти неуловимым.

— Ладно, — проговорил он себе под нос. — По крайней мере, пульс у него есть.

— Гомэн насай, Хо Ге-сан, — произнес мягкий голос, — аната кангаэмасу, хай, ийе?

— Она говорит: «Извините меня, досточтимый Мудрый Ученый, вы думаете да, нет?» — Чень Син закашлялся. На время операции он отошел подальше от веранды и встал к ним спиной.

Хоуг пожал плечами, глядя на неё, размышляя о ней, спрашивая себя, откуда она черпает такую силу, где она живет и что произойдет теперь. Она стала заметно бледнее, черты лица отвердели, подчиненные железной воле. Его глаза прищурились в улыбке.

— Не знаю. Он в Божьей воле. Юки, ты номер один. Самурай.

— Домо… домо аригато гозаймасита. — Она низко поклонилась, коснувшись головой татами. В действительности её звали Сумомо Анато, она была невестой Хираги и сестрой Сёрина, а не Ори.

— Она спрашивает, что ей теперь следует делать?

— Если речь о её брате, то пока ничего. Пусть скажет прислуге, чтобы ему клали холодные полотенца на лоб и смачивали повязки чистой водой, пока не спадет жар. Если… как только жар спадет — надеюсь, это случится к утру, — юноша будет жить. Возможно. — Обычно за этим всегда следовал вопрос, как велика вероятность того, что он выживет. На этот раз такого вопроса он не услышал. — Ну, я пойду. Скажи ей, пусть пришлет за мной провожатого завтра рано утром… — если он ещё будет жив, хотел он закончить, но решил промолчать.