Черноморский набат - Владимир Шигин

– Московиты были сильнее! – говорил он великому визирю. – Но кто сейчас об этом знает? Флот наш, слава Аллаху, еще далеко, а слухи они и есть слухи. Отрубите для острастки несколько голов говорунам, и слухи прекратятся!

Поразительно, но за Тендеровский погром капудан-паша и зять султана был объявлен Гази, то есть великим.

Лишь к концу сентября турецкий флот смог частично собраться вместе и пойти к Константинополю. На этот раз капудан-паша не настаивал на своей победе, а был на редкость скромен и молчалив. Тем не менее был благосклонно принят султаном. Доброжелательность турецкого правителя объяснялась, что в Журже в те дни был подписал мир между Австрией и Турцией.

Со всем своим двором Селим отправился к Киоску – месту в Босфоре для торжественной встречи капудан-паши. Похваляя его за храбрость, он приказал возложить на Хуссейна соболью шубу, а на тюрбан пожаловал бриллиантовое перо. Но на этом щедрые излияния Селима не закончились. За «храбрые поступки» Хуссейна в последнюю баталию, в которой, по его словам, дрались только он и шедший с ним рядом корабль, а «прочие при начале баталии ушли», султан подарил ему дом и огромный кинжал-ханжияр, усыпанный алмазами.

Тринадцати же его капитанам, тем, кому посчастливилось выжить, «были пожалованы золотые перья на тюрбаны». Двум же английским «советникам», бывшим в сражении при капудан-паше и «превозносившим храбрость и подвиги капитан-паши, уведомляя о победе», выдали по пять мешков пиастров каждому и по новому кафтану. Получив деньги, оба советника, однако, решили не испытывать судьбу и дать деру на родину.

– Знаешь, Джон, – сказал один из них другому. – Два раза нам повезло, и смерть обошла стороной, третий раз этого может не случиться, мертвым же золото ни к чему!

– Дело говоришь, дружище! Боюсь, что в следующий раз, если нас не разорвут русские ядра, то уж точно посадит на кол султан, так как русские наверняка опять поколотят турок! – ответствовал ему второй. – А потому дождемся попутного торгового брига и унесем свои головы, пока они целы!

Историк пишет: «…Несмотря на их (англичан. – В.Ш.) красноречие и явный обман, “употребленный правительством для отвращения всякого в народе смущения и шаткости”, им мало кто поверил, “ибо весь флот турецкий пришел в чрезвычайном повреждении”».

Вернувшийся с моря турецкий флот состоял из 9 линейных кораблей, 4 фрегатов, 10 кирлангичей, 3 бомбард и 2 бригов, уменьшившись почти вполовину. «Находящиеся на оных морские служители по большей части переранены. Капудан-паша уверял, что остаток оного флота удалился в пристани Анапскую и Синопскую. Чернь вопреки его уверениям разгласила, что часть, которой недостает, разбита и погублена в последнем сражении и от претерпенных бурь».

К 12 октября в Константинополь из Черного моря прибыли еще три линейных корабля и несколько мелких судов в таком же «дурном состоянии», как и прежние. Русский агент доносил в те дни из Константинополя: «Из возвратившихся 12 кораблей с двух сбиты мачты, а у прочих мачты должны быть поставлены новые. Из трех первых ранговых кораблей, в одном новом, в прошлом году построенном, на коем сам капитан-паша командовал, 160 пробоин. В капитанском корабле, так называемом, после пожара в последнем сражении пробоин немного меньше. Корабль, называемый “Фермандей”, пострадал также. Еще два корабля потрачены, у одного отбит нос весь, а у другого оторвана половина каюты. Сверх того, у двух кораблей кроме незначащих утрат у руля ближе самой воды прошиблено большим ядром. Фрегаты немало в боках потерпели, хотя мачты на оных все почти повреждены».

Людские потери простирались и вовсе до пяти тысяч человек… Это была не просто победа – это был погром…

Кампания 1790 года начиналась не слишком удачно для нашей армии. Первым начал кампанию Кубанский корпус. Заменивший вышедшего в отставку, а затем и вскоре умершего Текелли, генерал-аншеф Салтыков почти сразу же был отозван в Финляндию воевать со шведами. А сменивший его генерал-поручик Павел Потемкин, тоже толком не успев вступить в командование, был послан на Дунай. В результате всех этих перемещений во главе войск на Кавказе и Кубани оказался генерал-поручик Бибиков, человек далекий от военных дел и бесталанный. Ревнуя к славе своих куда более одаренных предшественников, Бибиков решил незамедлительно идти воевать Анапу. Дожидаться весны не стали, а выступили в поход прямо в холодном январе. Вместе с генералом двинулись на Анапу восемь тысяч солдат.

В тот год весна на Кубани была ранней, быстро таял снег, горные реки разлились, затопляя все вокруг. Через день-два оттепель сменялась внезапными заморозками и снежными буранами, потом снова оттепель. По этой причине корпус двигался на юг очень медленно. Солдаты просто изнемогали от усталости, вечного холода и сырости, бредя по колено в стылой воде. То и дело приходилось строить мосты и прокладывать гати. Затем объявились и черкесы, которые постоянно кружили вокруг, норовя напасть на отставших и ослабевших. Спустя неделю начала сказываться и нехватка продовольствия. Его и так взяли в обрез, а тут еще телеги с мукой и сухарями постоянно переворачивались в воду или вообще доставались вездесущим горцам. Пополнить же запасы продовольствия было негде, а потому вскоре лошадей начали кормить рублеными рогожами. При таком начале кампании никто уже не ждал от ее исхода ничего хорошего. И солдаты, и офицеры с каждым днем все мрачнее поглядывали на Бибикова. Может, одумается и повернет вспять? Но Бибиков упорно ничего не хотел видеть и гнал корпус вперед.

Только 1 апреля после 42-дневного марша войска наконец-то добрались до Анапы. Думали теперь отдохнуть, да лагерем стать, но не тут-то было. Со стен крепости турки немедленно открыли яростный огонь, а затем открылись ворота и наших атаковал пятитысячный отряд. По своему обыкновению не остались в стороне и горцы, которые немедленно прискакали на звуки выстрелов и приняли самое деятельное участие в атаках на наши позиции. Впрочем, и горцы, и гарнизон был с честью отбит. Черкесы столь же стремительно, как и атаковали, ускакали в горы, а гарнизон кинулся в крепость.

– Сигнал всем войскам преследовать турок и на их плечах ворваться в Анапу! – приказал разгоряченный боем Бибиков.

Увы, когда наши солдаты добежали до стен, ворота были наглухо заперты, а на солдатские головы обрушились лишь ядра, картечь да пули. Солдаты и офицеры метались под стенами, но были совершенно бессильны что-либо сделать. На весь корпус не было ни одной штурмовой лестницы! Это поразительно, но факт, собираясь идти воевать сильнейшую крепость, генерал как-то позабыл о такой мелочи! Бой уже перерастал в настоящее избиение. Под шквальным огнем, теряя десятки и десятки товарищей, наши отошли от крепостных стен. А с тыла их снова и снова атаковали огромные массы черкесов. Казалось, все кончено. Бибиков, сидя на лошади, лишь неистово крестился и плакал.

Все спасли два скромных майора – Веревкин (брат уже известного нам героического командира плавбатареи) да любимец армии Афросимов. Первый кое-как под огнем собрал два гренадерских батальона и с хода повел их в штыки на черкесов. Второй выкатил свою батарею прямо перед атаковавшими в шашки горцами и в упор расстрелял их картечью. Черкесы бежали.