Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Алан Филпс

чинуш. “Наша семья” стала жертвой бюрократических споров о том, в чьем ведении должна находиться в России забота о детях.

Мария Терновская и ее коллеги были вынуждены уйти из созданного ими проекта.

В настоящее время они создают новый центр “Про-мама” и продолжают помогать детям и семьям уже в рамках негосударственной организации.

Но понимание вреда, который наносится детям, содержащимся в государственных учреждениях, все шире распространяется в академических кругах, среди профессионалов и сотрудников растущего числа независимых организаций, помогающих семьям воспитывать детей из группы риска. В своей недавней статье доктор психологических наук, профессор Санкт-Петербургского университета Рифкат Мухамедрахимов указывает на некоторые негативные аспекты жизни в доме ребенка: “Дети от рождения до четырех лет, содержащиеся в домах ребенка Российской Федерации, живут в условиях высокой нестабильности и низкой отзывчивости социального окружения. Количество взаимодействия и отзывчивость персонала на сигналы младенцев очень низка и наблюдается лишь в рамках рутинных мероприятий, связанных с переодеванием, подмыванием, кормлением. Как правило, график работы персонала “сутки через трое” ведет к тому, что сегодня ребенок не встречается со взрослым, который работал в группе вчера. К тому же за время пребывания в этом заведении ребенок может быть до четырех раз переведен из группы в группу, из одного физического и социального окружения в другое. В итоге в течение двух-трех лет жизни ребенок имеет опыт непродолжительного взаимодействия с 60-100 взрослыми”.

По мнению детского невролога Святослава Довбни и клинического психолога Татьяны Морозовой — специалистов, которые последние 20 лет проводят исследования и развивают программы деинституализации, “в настоящий момент является научно доказанным тот факт, что проживание в учреждении приводит к отставанию в физическом развитии (дети в учреждениях имеют ниже вес, рост и окружность головы по сравнению со сверстниками, живущими в семьях), трудностям эмоционального развития и проблемам в психическом здоровье.

В тяжелых случаях, когда дети находятся в учреждениях с самого рождения, возникают нарушения мозга, которые можно зарегистрировать с помощью различных методов нейровизуализации.

Постоянный стресс приводит к отмиранию определенных участков мозга, которые в первую очередь отвечают за понимание собственных эмоций и намерений других людей.

Даже в случаях, когда ребенок получает достаточное количество питательных веществ и калорий, он остается маленьким из-за специфических условий проживания — он испытывает постоянный стресс от отсутствия рядом близкого человека, и то, что он съел, не усваивается. По данным исследований, проведенных в Румынии, примерно за три месяца такой жизни ребенок теряет один месяц роста и веса. Подобные результаты были получены и в Санкт-Петербурге — за пять месяцев нахождения в доме ребенка дети недобирают одного месяца в весе и росте.

Мы также видим серьезные изменения в когнитивном развитии. Исследования в России и за рубежом показывают, что ребенок за месяц пребывания в подобном учреждении теряет один пункт IQ, за год — 12 пунктов. Есть определенный порог, за которым терять больше нечего и худеть некуда. Ребенок с изначально нормальным IQ к определенному возрасту будет иметь проблемы с интеллектом, а если есть изначальное поражение головного мозга, то проблем с интеллектом станет еще больше”.

Святослав Довбня и Татьяна Морозова заключают: “То, что происходит с детьми в интернатах, такая же медицинская проблема, как дизентерия или грипп. Это болезнь, которую надо лечить. Для младенца отсутствие постоянного близкого взрослого, который бы знал и понимал потребности ребенка, является крайне опасным. Пока такого человека не будет, любые вливания — финансовые, материальные, в виде людских ресурсов и волонтерской помощи — будут, к сожалению, достаточно бессмысленными”.

Остался еще один человек, который не нашел себе места в этой книге. Речь идет о двенадцатилетней девочке из детского дома. Она не помнит свою прелестную маму с вьющимися волосами, которая умерла, когда малышке исполнилось всего восемь месяцев. До недавнего времени девочку навещал пожилой мужчина с палкой, ее отец, однако его уже некоторое время не видно. Девочку зовут Таня в честь бабушки, и у нее унаследованные от матери красивые черты лица.

Много российских пар приходили в детский дом посмотреть на нее, однако их пугала ее медицинская карта, в которой, было сказано, что она “инвалид”. На самом деле у нее была только одна медицинская проблема — заболевание сердца. И эта проблема была давно и успешно устранена.

У меня не было возможности встретиться с Таней, но мне сказали, что, несмотря на долгое пребывание в детском доме, она живой ребенок, умеющий выражать свои мысли и пытающийся завоевать любовь воспитательниц. Во всяком случае, ни один человек из тех, кто с ней виделся, не может ее забыть.

Эпилог

Сентябрь 2009 года

Мальчик из Бетлехема

После моего приезда в Америку прошло десять лет. Мне достаточно было одного взгляда на фотографию, которую Алан в 1996 году сделал на территории психиатрического интерната, чтобы понять, какой большой путь я проделал. Чтобы скрыть мою остриженную наголо голову, он тогда надел на меня бейсболку, но я никогда не избавлюсь от стыда за то время. Бейсболка команды “Рэд Соке". В Америке много бейсбольных команд, но почему это оказался “Рэд Соке"? Я болею за команду “Янки”. Иногда поддерживаю команду “Филлиз”, и то только потому, что живу в Филадельфии, но болеть за “Рэд Соке” я не буду никогда. Я надеюсь, что жители Новой Англии простят мне это.

Сейчас я учусь в средней школе Фридом в городе Бетлехеме, штат Пенсильвания. Мой любимый предмет — история. Чтобы успеть на школьный автобус, я каждое утро встаю в 5.45, и, поверьте мне, это не большое удовольствие. Но как бы я ни уставал, я никогда не ложусь спать днем. В России я потратил впустую значительную часть своей жизни, находясь в кровати, и сейчас меня не покидает чувство, что мне еще очень много предстоит наверстать.

Мне было девять с половиной лет, когда мама привезла меня в Америку, но меня определили в первый класс. По-английски я не говорил, и мне нужно было его быстро выучить. Мне повезло, потому что в группе продленного дня я подружился с одним мальчиком. Его зовут Дэнни. Он был моего возраста, но учился уже в четвертом классе. Дэнни учил меня так же, как я когда-то в России учил Андрея. Андрей научился от меня говорить по-русски,