Слепой секундант - Дарья Плещеева

Увидев золотой империал, Наська онемела.

— Это мне? — без голоса спросила она.

— Тебе. И чтоб больше в грязные истории не путалась. Идем, Еремей Павлович.

Они вышли на улицу.

— Уф! Справились! — сказал Андрей. — Удачная была ловушка. Прямо тебе волчья яма. Едем в Рогачев переулок!

Когда переправились по опасному льду через Неву, Авдей-кучер сказал:

— Ф-фу, пронесло! Ну, теперь туда — уж только по мосту!

— Покойный царь Петр не хотел ставить мосты совсем — считал, что всякий столичный житель должен уметь управляться с лодкой, и с веслами, и с парусом, — напомнил Андрей. — Но без мостов тяжко. Была бы Нева поуже — ставили бы каменные.

И вспомнилась та ночь, когда посреди Невы молился загадочный Андрей Федорович, вспомнился «царь на коне». Видно, настало время, когда подарок стал приносить удачу в поиске. Главное — не отступать, двигаться стремительно, наносить удар решительно — и менее всего беспокоиться о страданиях вымогателей.

* * *

В Рогачевом переулке Андрей разослал своего дядьку и проявившего сообразительность Савку с портретами по окрестным дворам. Сам остался в санях, держа под шубой наготове заряженные пистолеты. Идя по следу, следовало готовиться к самым скверным сюрпризам.

Василиса показывала Евгении записку, которую ей принесли от Феклы. До чего-то же они договорились? Знать бы, до чего! Или не договорились? Мусью Аноним пользовался услугами мазуриков с Сенного рынка — но это не означало, что только они ему служили. Может, избавившись от них, он еще вздохнет с облегчением.

К саням подошел Савка.

— Барин, ваша милость, про этого кавалера на картинке сказывают — две комнаты в том доме нанимает уже четвертый год. И, сказывают, к нему туда постоянно парнишки с Сенной площади бегают — палец в рот им не клади, по локоть оттяпают. А он их привечает.

— Курьеры, выходит, — сказал Андрей. — А как узнать, сейчас этот кавалер дома? Или его куда-то нелегкая понесла?

— В том доме сапожник подвал нанимает, я узнавал, он пьянюшка, а детишек много. Может, с его бабой уговориться?

— Найди-ка Еремея Павловича.

Еремей подтвердил — да, Евгению знают тут под именем Бехера, фамилия немецкая, должно быть, удалось раздобыть документы какого-нибудь забулдыжного немца, сгинувшего в просторах Российской империи.

— Что она здесь поселилась — это славно, — Андрей усмехнулся. — Это — чтобы удобнее распоряжаться Дедкой, Василисой и всем их воровским легионом. Плохо другое — мы знаем только про то вымогательство, что связано с ее амурными подвигами. А других случаев не знаем. Может, есть еще человек, который имеет под началом другую шайку мерзавцев, и все они подчиняются некому хозяину — тому, что подобрал и обучил безобразиям Евгению.

— А ты, сударик мой ненаглядный, не сочинительством ли занимаешься?

— Может, и сочиняю… Едем к Казанской. Я чай, скоро служба начнется; наша красавица Фекла появится; может, в суете Василисин курьер прибежит к ней с запиской. И мы из записки поймем, до чего они там договорились… И тогда — к доктору!

— А ежели нас выследят? Однажды ведь уже выследили, — напомнил Еремей. Он не представлял, как уйти от соглядатаев, которые могут караулить Феклу и иметь самый непредсказуемый вид.

Но питомец говорил уверенно — что-то у него было на уме…

Фекла действительно оказалась на паперти — сидела посреди ряда убогих и жалостным голоском причитала, что последние-де дни настали. Разноголосица нищих и впрямь на такие мысли наводила, и прихожане, спеша на службу, торопились положить в несколько протянутых ладоней по стертой полушке — и в храме, в тишине, настроиться на молитвенный лад. Вся столица собиралась исповедаться и причаститься — потому что в последние дни Великого поста будут невероятные очереди к исповедующим батюшкам, да и сами батюшки станут торопить, не дадут проникнуться святостью покаянной минуты.

Фекла получила десять копеек и быстро передала записку. Еремей с этой запиской вошел в церковь, поторчал там чуть ли не с четверть часа, потом вышел и неторопливо направился через Невский.

Когда он был уже на середине проспекта, подкатили сани, и Савка помог ему быстро встать на запятки. Авдей заорал «Ги-и-и-ись!» — и сани умчались, круто завернув влево, потом вправо — и влетели в распахнутые ворота Демутова трактира. Этот огромный трактир имел два выхода — парадные двери для господ глядели на Мойку, а хозяйственный двор выходил на Большую Конюшенную.

— Ловко, брат! — похвалил его Еремей. — Ну, Андрей Ильич, теперь нужно искать грамотного.

— В трактире половой за пятак прочитает, — ответил Андрей. — Они счета составляют, читать, писать и считать обучены.

И точно — высмотрели почтенного полового — из бойких ярославских мужичков, и он очень отчетливо прочитал:

«Господину Плутодору.

Напраслину возводишь. Рязанов и есть. Вели своим людям за ним следить — сам убедишься. А боле ничего не скажу, и записок мне не шли. Принеси знак от моего сожителя — тогда узнаешь, как Рязанова звать и что он затевает.

Твоей милости покорная слуга Василиса.

А писал убогий и побитый раб Божий Феофан».

— И что сие означает? — спросил Андрей. — А то означает, что Василисе велено тянуть время. Следить за Рязановым — это нам занятие дня на три, а то и на пять. А тут тебе и Пасха, и Светлая седмица. Пока мы будем за призраком гоняться, негодяи непременно опять князю Копьеву напишут. Они не дураки — понимают, что сразу после Светлой седмицы госпожа Позднякова постарается устроить венчание.

— Меня особо порадовал «побитый Феофан». И любопытно, что там у них за «знак», — ответил Еремей. — Перстенек, поди, или тайное слово. Только почему она лишь теперь про знак вспомнила?

— Потому что Евгения ее научила Может, знака вовсе нет.

— У таких людишек — должен быть.

— Ну, едем к доктору. Пусть везет нас к Дедке. Будем надеяться, что сукин сын жив…

Граве сидел дома и читал ученую книгу.

— Я посылал Эрнеста к Гринману, — сказал он. — Пациент в скверном состоянии. Самое дикое — он порывается уйти. Гринман не знает по-русски, он из тех врачей, которые в России и родились, и женились, и детей завели, а знают только «сто рублей» и «пошел вон». Объясниться им помогает жена Гринмана, которая выучила с сотню русских слов. Гринман передает, что ежели пациент начнет буянить, то будет отпущен ко всем чертям.

— А нужен ли он нам? — спросил Андрей. — Он ранен, рана опасная. Нам с ним возиться — одна докука и трата денег. Пусть Василиса с ним нянчится и выхаживает! Будет хоть богоугодным делом занята, а не вымогательным. Пошли, доктор, к Гринману — пусть сделает этому подлецу последнюю перевязку и успокоится. Извозчика я оплачу.

— Но тогда Василиса нам писать уж не станет, — предостерег Еремей.