Тайное братство - Робин Янг

Омар беседовал с Калавуном и несколькими приближенными. Бейбарс поймал его взгляд и кивнул.

Омар поднялся по ступеням к трону.

— Мой повелитель?

— Давай закончим празднество.

— Может, подождать еще? — предложил Омар. — Пусть…

— Давай, Омар.

— Хорошо, мой повелитель.

Все замолкли, когда слуга зазвонил в золотой колокольчик, возвещая начало совета. Музыканты перестали играть и вместе с танцовщицами покинули зал. Глаза приближенных обратились к возвышающемуся на троне Бейбарсу.

— Надеюсь, вы насладились пиром. — Он усмехнулся. — В наступающем году нас ждет еще множество пиров в честь великих побед, которые мы одержим. — Он кивнул Калавуну. — В последние недели я советовался с вами о плане действий. Подумал и принял решение. — Султан замолк, оглядывая лица. — Мы возьмем Антиохию.

По залу пронесся ропот.

— Мой повелитель султан, — сказал один из самых приближенных, — это будет непросто. Антиохия — самая неприступная крепость в Сирии.

— Но ее труднее оборонять, — возразил Бейбарс. — Там очень протяженные укрепления. У нас есть план города. Я его изучил. Думаю, с небольшим войском — три полка от силы — его можно взять меньше чем за неделю.

— Когда ты предлагаешь начать штурм, мой повелитель? — спросил другой приближенный.

— Урожай собран. Войско может выступать к концу недели. Предсказания Хадира благоприятные.

Взгляды присутствовавших обратились на прорицателя, сидевшего под столом и глодавшего кость.

Бейбарсу не понравились хмурые лица, он спросил раздраженно:

— Вы сомневаетесь в победе?

— Никто из нас не сомневается в твоей способности привести нас к победе, мой повелитель султан, — ответил Калавун, возвысив голос над ропотом. — Но воины только вернулись из Киликии. Может быть, до конца зимы нам лучше захватить несколько крепостей поменьше, а Антиохией заняться потом?

Бейбарс метнул на Калавуна недовольный взгляд, посмотрел на собравшихся. Большинство предпочли отвести глаза.

— Ты не понял, что я предлагаю? — Тон Бейбарса был тверд. — Тогда позволь объяснить. Если мы возьмем Антиохию, христиане потеряют не просто очередной город. Это же их оплот. — Он замолк, давая время усвоить сказанное. — У франков тогда останется несколько разбросанных поселений и крепостей, которые станут островками в море, где будем править мы. Сомневаюсь, что у них хватит духу сопротивляться.

— Верно, — согласился один из атабеков. — Для франков это будет тяжелый удар. Княжество Антиохия — первое государство, основанное ими на нашей земле.

— И после Акры самый богатый их город, — добавил другой.

— Для франков это еще и святой город, — напомнил Бейбарс. — Эдессу они уже потеряли. Если падет Антиохия, франки будут править только двумя государствами: графством Триполи и Иерусалимским королевством, — но и здесь тоже в их руках останутся лишь немногие из городов и крепостей. Придет время, и мы сбросим их в море, откуда они явились.

При упоминании о богатстве некоторые атабеки заволновались, но Бейбарс не заметил в их глазах особого энтузиазма. Заканчивая совет, он назначил трех атабеков возглавить штурм и покинул тронный зал, отмахнувшись от писцов, приблизившихся со свитками на подпись. И не посмотрел на Омара, пытавшегося поймать его взгляд.

Бейбарс надел темный халат и тюрбан. Вышел из дворца через небольшой боковой проход в город, вдыхая полной грудью ароматный воздух. Некоторое время спустя султан оказался на пыльной улице с домами из глиняного кирпича. В конце особняком стоял белый дом, богаче, чем остальные. Его окна светились, оттуда раздавался детский смех. Держась в тени, Бейбарс обошел дом сзади и направился к стоявшему в отдалении старому полуразвалившемуся сараю. Он был заброшен. Половина крыши провалилась, весь пол внутри завалили досками. Бейбарс удивлялся, почему их никто не использует на дрова. Каждый раз, приходя сюда, он почти ожидал, что сарай рухнул. Но строение продолжало стоять. Бейбарс сорвал с куста розу и вошел. Об этом месте не знал никто из приближенных — ни атабеки, ни Омар, ни Калавун. Он опустился в темноте на колени, приложил цветок к губам, вдохнул аромат. Вот так пахли тогда ее волосы. Пол, освещенный звездами и светом фонаря из дома, был весь усеян лепестками засохших роз.

Темпл, Париж

2 ноября 1266 года

Уилл следил за пауком. Как он расширяет свою паутину между камнями. От окна тянуло холодом. Время от времени порыв ветра встряхивал паутину. Паук бросал все и убегал, прятался в щели. Но вскоре вылезал и снова принимался за дело. Уиллу нравилось занятие паука. Вверх-вниз, круг за кругом. Все так просто. Он глянул на пергаментный лист на подоконнике. Начатое письмо матери.

Написав несколько строчек, Уилл удивился, до чего легко это у него получилось. Продолжить оказалось непросто. Нахлынули образы прошлого. Ему казалось, что он все забыл, но нет, они ожили и выплывали на поверхность. Все это произошло до гибели Мэри. Вот один образ, особенно четкий. Мать со сжатыми губами сидит на краю стола на кухне. В огороде, собирая овощи к ужину, она наступила на осу. Отец сидит на табурете, нежно обхватив руками ее маленькую белую ступню. Уилл за столом наблюдает, как отец вытаскивает жало и приникает ртом к ранке высосать яд. Заканчивает. Мать обвивает руками шею отца, прекрасные рыжие волосы рассыпаются по его плечам. Уилл слышит ее шепот:

— Как бы я без тебя жила?!

Этот образ грубо вытесняет другой. Голова отца, надетая на пику. Глаза выклевали птицы, рот наполнен мошкарой. Гусиное перо в руке Уилла сломалось, и письмо осталось незаконченным.

Прибежав в опочивальню, Уилл сел на подоконник, прижал к груди колени. Некоторое время спустя пошел взять из сундучка у кровати перо и пергамент и снова сел на то же самое место, где сидел шесть лет назад, в день похорон Овейна.

Паук закончил плести нить, начал другую. Уилл потрогал горло. Уже примерно час, как там внутри начало что-то жечь, стало трудно глотать. Он посмотрел в окно. Теперь уже все небо затянули белые облака вперемежку с серыми. С реки доносились голоса рыбаков, забрасывающих сети на угрей. Он слышал их каждый день. Но теперь знакомые звуки обрели новый смысл. Уилл прижал ладони к глазам.

Он сидит на теплых камнях, свесив ноги над водой. Рядом отец удит рыбу. В ведерке уже плещутся три, поблескивая серебряной чешуей. На воде вспыхивают солнечные блики. Над озером с криками проносятся чайки и улетают к дальним скалам.

Щеки отца коричневые от загара. Несколько белых песчинок прилипли чуть повыше бороды. Уилл хочет их стряхнуть, но опасается спугнуть рыбу.

— Пора строить лодку, — говорит отец, мечтательно улыбаясь.

— Лодку?

Отец кивает на широкое зеленое озеро. На его губах продолжает играть улыбка.