Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни - Хайдер Варрайч

Философы Просвещения вроде Дэвида Юма, которые, будучи сторонниками эмпиризма, придавали доказательствам и живому опыту первостепенное значение по сравнению со всем остальным, также высказались в пользу самоопределения в этой сфере. Юм (1711–1776) много размышлял об этом. Свои эссе «О самоубийстве» и «О бессмертии души» он впервые опубликовал в 1775 году, однако позже принял решение изъять эти страницы из сборника из-за вызванного ими скандала. Они были изданы под его именем лишь после смерти[527].

Хотя в этих важных текстах Юма эвтаназия напрямую не упоминается, он вплотную подходит к обсуждению этой проблемы:

Что самоубийство часто можно совместить с нашим интересом и нашим долгом по отношению к нам самим, в этом не может быть сомнения для кого-либо, кто признает, что возраст, болезнь или невзгоды могут превратить жизнь в бремя и сделать ее чем-то худшим, нежели самоуничтожение.

В очень конкретных выражениях он ставит под сомнение значение, придаваемое ценности человеческой жизни:

С Юмом были согласны и другие: не одобряя самоубийства, они были категорически против законов, объявляющих его преступлением.

В то же время, однако, возражения против эвтаназии оставались в силе, хотя и не были столь безапелляционными, как в Средние века. Еще один эмпирик, Джон Локк (1632–1704), не одобрял нанесение себе никакого вреда, поскольку, раз люди были созданы Богом, такое действие стало бы ущемлением Его прав собственности. В связи с этим Локк последовательно выступал против самоубийства в любой форме[528]. Человек — хранитель тела, которое поручено ему Богом, а значит, не имеет никакого права портить это тело. Локк увязывал такое отношение к самоубийству со своим неприятием рабства: «Никто не может дать большую власть, чем та, которой он сам обладает, и тот, кто не может лишить себя жизни, не может дать другому власти над ней»[529] . Немецкий философ Иммануил Кант (1724–1804) тоже, подобно Локку, считал «преднамеренное разрушение своей животной природы» недопустимым в нравственном отношении[530].

Эпохи Возрождения и Просвещения во многом способствовали раскрепощению дискуссии об эвтаназии. Однако лишь XIX век — с его изобретением анестезии, широким распространением болеутоляющих опиатов, возникновением современной хирургии и многими другими медицинскими достижениями — перенес такие споры из диссертаций философов к кроватям больных. Тем не менее в эту же эпоху в обсуждениях права на смерть зазвучала гораздо более зловещая тема — право на убийство.

Слово «эвтаназия» соединяет в себе два греческих корня: εὖ, что означает «хорошо», и θάνᾰτος — «смерть». Следовательно, в буквальном смысле оно означает «хорошая смерть». Тем не менее, если вы поговорите об этом со среднестатистическим человеком, он не видит в слове «эвтаназия» ничего положительного. Более того, для большинства оно, вероятно, звучит как противоположность хорошей смерти. Подобное отношение к эвтаназии существовало не всегда, и именно события XIX и первой половины XX века определили то, как ее воспринимают наши современники.

В начале XIX века немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер выделил из опия чистый морфин. Вещество нашло широкое применение в медицине, хотя в каких-то случаях это и подвергалось критике. Например, некоторые христиане возражали против использования морфина во время родов, ссылаясь на то, что это противоречит Божьему замыслу, как он изложен в Библии: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей»[531]. Однако эти препятствия были преодолены, и в первой половине XIX века по всему миру наблюдался бурный прогресс, увенчавшийся успешным использованием эфира для общей анестезии. Врачи наконец получили контроль и над болью, и над сознанием. Хотя в первую очередь анестетики и анальгетики начали применяться в хирургии, быстро стало очевидно, что впервые в истории возникла возможность облегчать боль всех видов.

Джон Уоррен, основатель The New England Journal of Medicine, происходил из медицинской семьи. Его отец служил врачом при Томасе Джефферсоне во время Войны за независимость США и в 1782 году основал Гарвардскую медицинскую школу. Самой знаменитой из проведенных Уорреном операций стала первая публичная демонстрация общей анестезии во время хирургического вмешательства. Уоррен, однако, осознавал, что эфир может найти применение и за пределами хирургии. В книге, основанной на его опыте работы с этим веществом, Уоррен выступал за использование эфира для облегчения ухода из жизни тех, кто находился при смерти:

Уоррен ценил возможность облегчить страдания в конце жизни, отмечая: «Если мы найдем средство предотвращения или облегчения этих страданий, великий переход можно будет наблюдать без ужаса и даже волнения».

Больше того, Уоррен утверждал, что в некоторых случаях анестезия стала сдерживающим фактором для эвтаназии: