Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни - Хайдер Варрайч

Подтвержденный этим решением закон штата Виргиния о стерилизации был официально отменен лишь в конце 1970-х годов.

Хотя евгеника резко утратила популярность после Второй мировой войны, для многих она остается синонимом эвтаназии. Во многом предметом битв вокруг эвтаназии всегда был контекст, в который необходимо поместить это явление. Одна сторона постоянно пытается связать эвтаназию с евгеникой и явлениями вроде «комиссий по смерти», а другая стремится отделить эвтаназию от них. То, как эвтаназия звучит и выглядит сейчас, очень важно для понимания современного состояния этой бесконечной дискуссии.

Десятилетия после Первой мировой войны стали периодом прорыва в медицинских технологиях, включая разработку аппарата искусственной вентиляции легких, сердечно-легочной реанимации и других методик, позволяющих поддерживать жизнь практически бесконечно. Общественность не осознавала масштаба этих достижений до дела Карен Энн Куинлан, которое положило начало частичному восстановлению автономии воли пациента. Но хотя Верховный суд США защитил право пациента быть оставленным в покое, он не сказал ни слова о праве пациента на смерть.

Несмотря на то что решение по делу Карен Энн Куинлан стало большой победой для групп, объединявших сторонников эвтаназии, им еще предстояла долгая борьба. Одно лишь слово «эвтаназия» рисовало в воображении американцев самые жуткие картины. Хотя некоторые принципы, которых придерживались сторонники эвтаназии, — автономия воли, право на свободную жизнь, право на самоопределение и так далее — всегда пользовались поддержкой американского общества, мало кому нравились конкретные выводы, делавшиеся из этих принципов.

Это стало причиной масштабного ребрендинга — грандиозного упражнения в словесной инженерии. Американское общество эвтаназии (Euthanasia Society of America) сменило свое название сначала на Общество за право на смерть (Society for the Right to Die), а затем на Общество за выбор при умирании (Society for the Choice in Dying). Если когда-то сторонники называли эвтаназию «безжалостным освобождением», то в 1980-х и 1990-х годах (особенно в ходе не увенчавшейся успехом кампании 1991 года по легализации эвтаназии в штате Вашингтон) распространенным эвфемизмом стало «содействие в смерти»[546]. Тем не менее поражение на референдумах в Калифорнии и Вашингтоне означало, что сторонники эвтаназии должны были снова пересмотреть свой подход. Опрос, проведенный Организацией по исследованию и методологии эвтаназии, привел к появлению наиболее популярного в настоящее время термина «смерть с достоинством»[547]. Мало того что потенциальные участники будущих референдумов признавали его наиболее притягательным (или наименее отталкивающим, в зависимости от того, на какой они стороне), он также подразумевал, что пациенты, которые умирают в результате тяжелой болезни или после неудачных попыток интенсивной реанимации, делают это без достоинства[548].

Слова настолько важны, что комментаторы никак не могут прийти к единому мнению относительно четкого определения эвтаназии. Слова «страдание», «безболезненно» и «облегчить» несут в себе ту же долю предубеждения, что и «убийство из милосердия» или «самоубийство». Это важно не только для философов и популяризаторов — язык также глубоко влияет на избирателей и пациентов. Когда я работал в онкологической клинике, убедился в этом на собственном опыте. В этой больнице в случае, если пациент или его семья хотели отказаться от дальнейшего применения мер, направленных на сохранение жизненных функций, они могли пойти по пути, называемому «только обеспечение комфорта». Этот тип ухода, который часто назначается пациентам хосписов, может означать разное для разных больных. Для подавляющего большинства он подразумевает, что не делается ничего, кроме прямого снятия симптомов, — никаких лабораторных анализов, контроля показателей жизнедеятельности, антибиотиков, восполнения потери жидкости и т. д. В то же время для некоторых других пациентов «обеспечение комфорта» может включать и внутривенное введение лекарств, улучшающих насосную функцию сердца или препятствующих скоплению жидкости в легких.

Среди моих пациентов в этой клинике была женщина с фиброзом легких. Она жила с этим заболеванием в течение многих лет — в ее случае оно было наследственным и на ее глазах свело в могилу двух ее сестер. При фиброзе легкие теряют свою эластичность, а легочная ткань постепенно заменяется волокнистым материалом, который не может участвовать в обмене кислорода и углекислого газа. Пациенты все больше зависят от баллонов с кислородом, который помогает им дышать. Это неизлечимое заболевание продолжает прогрессировать до тех пор, пока человек не умрет от неспособности дышать или по какой-либо другой причине. В случае с моей пациенткой такая другая причина и возникла — рак легких. Женщина была госпитализирована, прошла химиотерапию и после почти трех недель в огромной дыхательной маске решила, что больше так не может.

В этот момент я пригласил специалистку по паллиативной помощи, чтобы она помогла с этим переходом. Когда я сказал ей, что пациентка, скорее всего, выберет «только обеспечение комфорта», она строго заметила, что ей не нравится этот термин и что вместо него она предпочитает говорить «интенсивное обеспечение комфорта». «Вместо того чтобы чувствовать, что мы лишаем их какого-либо ухода, они должны знать, что мы делаем для них даже больше», — сказала она.

Визуальные аспекты эвтаназии также важны, и никто не понимал этого лучше, чем Джек Кеворкян. Кеворкян был патологоанатомом и самым известным сторонником эвтаназии во второй половине XX столетия. Он признавался, что помог совершить эвтаназию десяткам пациентов. С 1994 до 1997 года его четырежды привлекали к суду, но каждый раз оправдывали. В 1998-м он пришел на телевизионное шоу «60 минут» и продемонстрировал видеозапись, на которой вводит смертельную смесь препаратов страдающему боковым амиотрофическим склерозом пациенту с целью помочь ему уйти из жизни. Несмотря на то что, как и следовало ожидать, Кеворкян был приговорен к тюремному заключению за незаконное лишение жизни, визуальную войну он выиграл. Он показал пациента, страдавшего до такой степени, что он не мог сделать без боли ни одного вдоха, пациента, который спустя мгновения после введения ему препаратов больше не корчился в муках, а просто обмяк в кресле и умер. За демонстрацией смерти последовало интервью с женой покойного, которая сказала: «Я не считаю это убийством, я считаю это проявлением человечности. Я считаю, что так и должно быть».