Легенда о Побратиме Смерти - Дэвид Геммел

— Все хорошо, мальчик. Я пришел к тебе от господина Клая.

— Он умер.

— Но я принес тебе подарок от него. Встань. — Келлс повиновался, и это разбудило женщину на стуле.

— Что такое? — спросила она. — Отошла уже?

— Нет, — сказал Зибен. — Она вернулась домой. Возьми мать за руку, — велел он мальчику. Келлс так и сделал, а Зибен положил свою руку на горячий, сухой лоб умирающей, закрыл глаза, и сила камней начала струиться через его тело. Женщина слабо застонала, и настоятель, подойдя поближе, увидел с изумлением, как на ее лице появились краски и круги под глазами стали медленно таять. Лицо, похожее на череп мертвеца, округлилось, сухие безжизненные волосы приобрели блеск. Зибен глубоко вздохнул и отступил назад.

— Ты ангел Истока? — спросила женщина на стуле.

— Нет, я человек. — Увидев слезы на глазах мальчика, Зибен сказал: — Она теперь здорова, Келлс, и спит. Поможешь мне вылечить других больных?

— Конечно. Конечно, помогу. Это господин Клай вас прислал?

— Можно и так сказать.

— И моя мама будет жить?

— Да. Она будет жить.

Зибен с мальчиком стали ходить от койки к койке, и, когда рассвет занялся над Гульготиром, смех и радостные голоса зазвенели в стенах больницы.

Но Друсс, сидевший один, не чувствовал радости. Он помог удержать крепость, чье положение казалось безнадежным, но это не помешало его другу умереть. Он мог пересечь океан, выстоять в сотне битв, побороть любого из живущих на свете, но Клай все-таки умер.

Он встал и подошел к окну. Только что взошедшее солнце окрасило сад — багряные розы цвели у белого мраморного фонтана, дорожки были обсажены пурпурной наперстянкой вперемежку с мелкими желтыми цветками.

— Это нечестно, — вслух сказал Друсс.

— А кто тебе сказал, что жизнь честна? — спросил вошедший настоятель.

— Та стрела предназначалась мне, отец, а Клай принял ее на себя. Почему же я жив, а он умер?

— На такие вопросы ответить нельзя, Друсс. Его многие будут вспоминать с любовью, почитать и стремиться быть такими, как он. Нам всем недолго суждено пробыть на этом свете. Хочешь посмотреть его могилу?

— Да. Хочу.

Они вместе спустились по задней лестнице в сад. Воздух был полон ароматов, и солнце сияло на утреннем небе. Могила Клан находилась за каменной стеной, под старой ивой. На длинной плите из белого мрамора были высечены слова:

Дозволь мне свершить то добро, которое я способен свершить

теперь, ибо я могу более не вернуться сюда.

— Это слова из древней книги, — сказал настоятель. — Он не просил о них, но мне подумалось, что они подойдут.

— Да, они хорошо ему подходят. Скажи, кто та женщина, которую хотел спасти Клай?

— Уличная. Я слышал, она промышляла в южном квартале.

Друсс покачал головой и ничего не сказал.

— Ты полагаешь, такая женщина недостойна того, чтобы ее спасать?

— Я так не говорил и не думаю так. Но я только что вернулся из боя, где полегли сотни человек, отец. Я вернулся сюда — и узнал, что великий человек умер, зато одна из шлюх снова выйдет на свой промысел в южном квартале. Я еду домой и хотел бы никогда не бывать в Гульготире.

— Если бы ты не появился здесь, то не узнал бы Клая и много от этого потерял. Я советую тебе помнить о нем на протяжении всей твоей жизни. Быть может, придет время, когда эта память побудит тебя сделать добро другим, как делал он.

Друсс, вздохнув, посмотрел еще раз на скромную могилу и повернул назад.

— Где мой друг? Нам пора уходить.

— Они с женой ушли, Друсс. Он велел передать тебе, что догонит тебя на пути домой — он должен вернуть камни человеку по имени Талисман.

Талисман, Горкай и Зусаи ехали вверх по пыльному склону, натягивая поводья усталых коней. Внизу, в долине, стояли юрты северного становища племени Волчьей Головы.

— Вот мы и дома, — сказал Талисман.

— Может, теперь ты скажешь своему слуге, зачем мы так спешили? — спросил Горкай.

— Нынче День Каменного Волка. Все вожди Волчьей Головы собрались здесь. В полдень в Большой Пещере состоится обряд.

— И ты должен на нем присутствовать?

— Сегодня перед лицом моего народа я приму свое надирское имя. Мне отказали в этом праве, когда я вернулся домой из Академии: старейшины сочли, что готирская наука запятнала меня, Носта-хан назвал меня Талисманом и сказал, что я буду носить это имя, пока не найду Глаза Альказарра.

— Какое же имя ты выберешь себе теперь, любимый? — спросила Зусаи.

— Я не решил еще. Поехали. — И Талисман стал спускаться в долину.

С высоты, от устья огромной пещеры, за ними следил Носта-хан. Он испытывал смешанные чувства. Он ощущал присутствие Глаз и знал, что Талисман выполнил свою задачу. Это был повод для радости, ибо возращенная Каменному Волку магическая сила приближала приход Собирателя. Но шаман был зол, поскольку Талисман, ослушавшись его, испортил девушку. Теперь она забеременела и была почти потеряна для дела. Оставался только один выход, сильно печаливший Носта-хана. Талисман, несмотря на всю свою силу и мастерство, должен умереть. После этого нужные зелья избавят Зусаи от ребенка, и все еще может быть исправлено.

Шаман ушел с дневного света в пещеру, огромную, сферической формы. Сталактиты свисали, как копья, с ее потолка. Волк, изваянный несколько веков назад из скалы в глубине пещеры, сидел, раскрыв пасть, и смотрел перед собой незрячими глазами.

Нынче в полдень он снова прозреет — но ненадолго. Глаза слишком могущественны, чтобы оставлять их в каменных глазницах на поживу всякому, у кого достанет хитрости и отваги. Нет. Отныне Глаза Альказарра будет носить при себе Носта-хан, шаман Волчьей Головы.

Трое послушников вошли с охапками просмоленных факелов, которые вдели в ржавые кольца на стенах вокруг Каменного Волка.

Носта-хан снова вышел на солнце, глядя, как людской поток движется вверх по склону, и приказал:

— Зажгите факелы.

Вернувшись назад, он присел перед Каменным Волком и закрыл глаза, собираясь с силами. Нынче здесь соберется больше сорока вождей; ни у одного из них нет лиловых глаз, но после церемонии он всех их расспросит. Собиратель где-то там, в степи, и с помощью камней Носта-хан найдет его.

Вожди вошли в пещеру и расселись широким полукругом футах в двадцати от Каменного Волка. Каждый привел с собой своих отборных воинов, которые стояли позади, взявшись за мечи, готовые вступить в бой по любому поводу. «Мы поистине разобщенный народ», — подумал Носта-хан.

Он дождался, когда соберутся все, и встал.