Фатальный абонент - Гера Фотич

Именно сейчас я понял, что одиночество мое было не там, среди полей и гор, пустынных лугов и нехоженой тайги. Где Красный Пёс, этот страшный зверь оказался полон благородства. А здесь — среди людей! Среди человеческой стаи. Готовой разорвать меня. За что? За разбитую склянку духов? Или потому, что решили, будто я не такой как они. Изгой?

Я был один. Совсем один. Слезы катились у меня из глаз. Заливали лицо. Я смахивал их рукавом, чтобы видеть дорогу. Губы продолжали шептать:

— Красный Пёс, не надо! Не беги за мной, не беги…

Неожиданно впереди вырос забор новостройки. Тупик. Перед ним большая лужа. Меня окружили. Кто-то поднял палку, кто-то камень. Муха пытался вырвать доску из ограждения. Кольцо сужалось.

— Не бейте его! — скомандовал Псов.

Я с надеждой посмотрел на него. Неужели все? Он все-таки вспомнил про нашу дружбу! Успокоился? Или боится последствий? Но маленькие буравчики глаз на рыжем лице продолжали светиться злобой и странным восторгом.

— Признавайся, откуда ты? Откуда? Таких ублюдков в Ленинграде нет! Откуда, говори! Скажи всем!

Я молчал. Было страшно от невозможности сопротивляться. От визга Пса, от его приспешников, готовых меня разорвать. От их взглядов полных ненависти.

— Хватайте его, окунайте в лужу! Пока не скажет, откуда он!

Множество рук схватили меня за одежду, присосались, словно щупальца, оторвали от земли. Я не сопротивлялся.

«Будь умницей, — шептала мама, — будь умницей, веди себя хорошо, папа копит на машину…».

Мама, мамочка, мамуля….

Многоголовая сколопендра потащила меня в лужу. Её сочленения колебались, а в просветах то с одной, то с другой стороны появлялась огненная голова Пса. Как тогда, на берегу ручья среди густой травы.

— Красный пёс, красный пёс, — уже по инерции мысленно умолял я, — не трожь меня, не делай мне больно! Красный пёс…

Меня бросили в лужу. Сгрудились вокруг. Стали пинать ногами, не давая подняться. Толкнули на колени.

— Только не в лицо, не в лицо, — твердил Псов, бегая вокруг!

Неожиданно остановился и обернулся к девчонкам, стоящим в стороне: — Верка — алкоголичка, накорми его грязью! Покажи, как ты его любишь!

Девочки расступились.

— Неее… — произнесла та едва слышно. Закрутила головой. Попыталась убежать.

Но Муха уже сгрёб её в охапку и подтащил к луже.

— Или я тебя сейчас сам накормлю! — усмехнулся Пёс. — Знаю, как вы дурили весь класс. Прикидывались. Смеялись над нами. Теперь наша очередь!

Пёс сделал вид, что собирается черпнуть.

Верка быстро нагнулась и, подхватив ладошкой грязную воду, плеснула в меня. Прижала сумку к груди, косясь по сторонам.

Я подумал, что совсем не похож на того Бонивура, героя фильма, о котором она говорила…

— Я его накормлю! — выступила вперед Сидорова. Быстро подбежала, захватила гущу со дна лужи, бросила мне в лицо. Загоготала: — Вот как я тебя люблю!

Все вокруг потонуло в смраде и вони. Жижа залепила мне глаза. На зубах скрипел песок. Ещё кто-то бросил, но не попал. Затем снова и снова. Брызги летели на одежду и в стороны. Следующая порция грязи угодила в голову и шею, забила ухо. Я провел рукавом по лицу, но это не помогло, открыть глаза не решался. Ощутил во рту жидкую гниль, перемешанную со слюной. Пытался выплюнуть. Но она прилипла к деснам, повисла на губах. Стала стекать вниз.

«Будь умницей, — шептала мама, — будь умницей…».

Я ничего не мог сделать. Покорно ожидал новых издевательств. Бессильно опустился на локти, закрыл лицо руками и заплакал. Так горько и безнадежно, словно никогда не смогу выбраться из этой лужи. Она станет моим домом, моей душой и телом. Только она всегда будет окружать меня вместо друзей, близких и родных. Одиночество — вот мой удел. И где-то глубоко в душе пульсировала загнанная, возмущенная мысль: «Ведь я не такой, я совсем не такой!»

Вокруг стоял хохот…

На звонок, как обычно, открыл Лёшик.

— Какой ты грязный! — удивился он, улыбнулся. — Ты упал в лужу?

— Заткнись, дебил! — я не хотел никого слышать. Изуродованное лицо мальчика показалось мне моим собственным отражением. Все виделось лживым и гадким.

— Зачем ты ругаешься? — удивился Лёшик. — Ведь ты хороший! Я знаю, что ты хороший! Давай играть в железную дорогу!

— Я хороший? Я? Я такой же мерзкий, как все они! — шагнул в комнату и пнул вагончик, стоящий на запасном пути. Тот улетел под шкаф. Наступил на паровоз, услышал жалобный пластмассовый скрип. Из-под ступни выскочили колесики. Я поскользнулся и грохнулся прямо на полотно железной дороги. Рельсы разлетелись в стороны, хрустнули семафоры.

Лёшик заревел, закрыл ладошками лицо.

Оттолкнув его в сторону, я прошёл в ванную комнату. Встал под горячий душ. Стал раздеваться, бросая под ноги снятую одежду. С ненавистью утаптывал. Затем долго стоял, обтекаемый согревающим теплом воды. Мне так его не хватало! Просто тепла. Дрожь не проходила. Пытался думать. В душе была пустота. Ни ненависти, ни обиды, ни ожиданий. Только мое глухое одиночество.

Как мог прополоскал вещи и развесил тут же на веревках. Выйдя из ванной, протер пол там, где ранее наследил. В портфеле все намокло. Что с этим делать?

Мгновенная жалость неожиданно сменилась восторгом. Открыл окно и с размаху бросил его на улицу. В полете он раскрылся, освобождая тетрадки и учебники. Порыв ветра подхватил их, разбрасывая веером, перелистывая страницы.

Я понял, что больше не пойду в школу. В эту школу. А значит и в этом городе и в стране! Все! Это было так просто. Не видеть своих мучителей. Безразличных учителей. Ненавистного Пса и его пособника Муху. Не видеть Сидорову и даже Верку, к которой я уже ничего не чувствовал. Я уже ни к кому ничего не чувствовал. Все они остались в прошлой жизни, в прошлой. Которую я забуду как страшный сон. С ее стаями волков и псов! С безумными охотниками и кровью! С китайцами-проводниками и дождливой Москвой:

— Кто никогда не бывал в нашем городе светлом…

Да, я никогда не бывал в светлом городе Москве. Это всё сон, это всё сон!

Я упал на диван. Обхватил голову руками, уткнулся лицом в подушку.

Лёшик лазил по углам комнаты, собирая детали дороги. Потом осторожно сел рядом со мной и стал гладить меня по волосам. Я подумал о матери.

Мама, мамочка, мамуля…

И вскоре уснул.

Накануне мне снова снился отец. Я бежал к нему на помощь. Не ведая, что именно он будет меня спасать часом позже.

Из больницы без предупреждения направился к Лизе. Я уже не пытался скрыть от себя, что она мне нравится. Недолгая разлука заставила почувствовать привязанность. Набрав в домофоне номер квартиры, услышал раздраженные голоса. Сообщили — у них прорвало трубу. Я немедленно поспешил на помощь.