Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной - Любовь Виноградова

В третьей эскадрилье Литвяк почти все время летала на самолете, который обслуживал Николай Меньков. Теперь этот молодой парень, ее ровесник, немного лучше узнал девушку-летчицу, «маленького роста, блондинку, с кудряшками», которую до этого лишь иногда видел на аэродроме.

Лиля общалась с ним дружелюбно, хотя, конечно, чуть свысока: как еще могла летчица, офицер, орденоносец обращаться к мальчишке-технику, пусть он был всего на год ее моложе? А за плечами Коли Менькова стояла немалая военная биография.

До войны он учился в аэроклубе, хотел, как и многие другие, стать летчиком. Однако комиссия при поступлении в авиационное училище сказала ему, что сейчас нехватка квалифицированных техников и ему следует освоить эту специальность, а летать он еще успеет. Меньков согласился, надеясь, что все равно потом будет летать, и вышло именно так. Его призвали еще в начале войны, и он оказался стрелком-радистом в дальней бомбардировочной авиации. Участвовал в большом количестве вылетов и однажды, при перебазировании на другой аэродром, на своей шкуре узнал, что да, немцы расстреливают в воздухе тех, кто выпрыгивает с парашютом. Когда самолет, перевозивший несколько человек из техсостава, был подбит, все выпрыгнули, и самолет с крестами, пролетев совсем близко, обстрелял их.

В начале мая 1942 года Коле Менькову выпала удача участвовать в историческом перелете. Сообщили, что предстоит дальний вылет тремя самолетами. Коле шепнули, что летит большое начальство, куда — экипажи не знали. Летели над оккупированной территорией, над Скандинавией и наконец приземлились на аэродроме в Данди. «Шотландия», — объяснили потрясенным экипажам. Вскоре они увидели своего высокого пассажира: это советский министр иностранных дел Молотов летал в Англию на переговоры об открытии второго фронта. Встретившись с Черчиллем, Молотов полетел дальше, через Исландию в США, а потом — домой тем же маршрутом.

Вскоре после этого перелета полк расформировали, и Колю, у которого было образование авиационного техника, отправили обслуживать самолеты. Осенью 1942-го под Сталинградом он попал в полк Баранова. Конечно, работа стрелка была гораздо интереснее, конечно, хотелось летать, но время было суровое, и выбирать не приходилось.

Под Сталинградом да и после него работали техники очень много и тяжело, и на морозе, и на ветру, и на дожде, и на жаре. Ни тяжелой работы, ни плохой погоды Николай, высокий и стройный черноволосый кареглазый парень, не боялся, привык и к тому и к другому с детства. Он родился на острове посреди озера, на севере России, в краю сосновых мшистых лесов, озер и белых ночей. В семье было много детей, родители — простые люди, кормившие большую семью трудом собственных рук. Северное лето короткое, земля неплодородная, давала мало, на зиму запасали то, что дарил лес: грибы и ягоды. Зимой и летом жители колиной деревни промышляли в озере рыбу, которую ели и которую продавали. На рыбалку мужчины из деревни ходили вместе, вместе тянули сети, вместе вытаскивали улов, который честно делили. Зимой, на морозе в двадцать-тридцать градусов, рыбалка занимала несколько часов. Во льду сверлили дыры, делали проруби, протягивая известным только на севере методом подо льдом сети. Когда их вытаскивали, там были десятки килограммов рыбы. Работа тяжелейшая, которую можно сделать только вместе, и, если кто-то схалтурит, в другой раз его не возьмут. В деревне все на виду, и если ты ленив или трусишь, бросил товарища, то и тебе никто не поможет.

В сорок третьем году Коле Менькову было только двадцать один год, но то, чему городские ребята учились на войне — трудиться не покладая рук, ни на что не жалуясь, зачастую ходить впроголодь, чинить свою одежду, если она порвалась, и всегда думать о товарище, — Коля давно умел: без этого в деревне на севере человеку не выжить.

К Литвяк, маленькой блондинке, которая так следила за своей внешностью и за которой следовал анекдот о сбитом ею случайно немецком асе, Коля поначалу отнесся с некоторым недоверием. Однако она сразу же показала, какой она на самом деле летчик.

В первых числах июня, вылетев все с того же аэродрома Бирюково, рядом с которым в Павловке осталась лешина могила, Лиля с ведомым Сашей Евдокимовым блестяще выполнили очень сложное дело: подожгли два аэростата-корректировщика артиллерийского огня. Аэростаты висели над линией фронта, прекрасно корректируя артиллерийский огонь немцев, а немецкие зенитки не давали к ним подойти. Литвяк, придя к командиру полка Голышеву, попросила разрешения попробовать сбить следующим образом: пролететь вдоль линии фронта, перелететь ее и подойти к аэростатам сзади, застав немцев врасплох. Голышев и командир эскадрильи разрешили. Лилин маневр удался: она и Евдокимов каждый подожгли по аэростату.[491]

Вернувшись, Литвяк оживленно рассказывала, что видела, как свалился вниз наблюдатель. Третий аэростат, повторив ее маневр, в тот же день сжег летчик Борисенко. Об этих аэростатах говорила вся дивизия.

Шли постоянные тяжелые бои, Лиля очень много летала, чаще всего ведущей с сержантом Евдокимовым, учила пополнивших эскадрилью молодых, одерживала победы. Сердце Ани Скоробогатовой замирало, когда ей случалось услышать в эфире знакомый голос «Чайки», Лили Литвяк, слово «Пошла!», когда Лиля атаковала. Ане хотелось, чтобы эта девушка-летчица не погибла, жила. А ребята, которых она слышала в эфире, гибли чуть не каждый день: ведь Аня осуществляла связь с несколькими летными частями. Аня видела ребят-летчиков в столовой, где после вылета они просили официанток принести им борща «горячего и густого-густого, чтоб ложка стояла», и чувствовала, что для них этот борщ — символ того, что они не сбиты сегодня: значит, жизнь продолжается.[492]

В середине июня Литвяк уже была командиром звена: завоевала доверие Голышева и командира эскадрильи. Командиры очень хвалили ее за бой 16 июня, снова в паре с Сашей Евдокимовым, когда она вылетела на перехват «рамы» — самолета-корректировщика «фокке-вульф–189», хотя бой оказался безрезультатным. Все равно его сочли удачным: пару встретили четыре Ме–109, «рама» улетела, а Литвяк и Евдокимов приняли бой. Сашин самолет подбили, он получил легкое ранение, однако смог сесть, а Литвяк благополучно вернулась на свой аэродром с десятью пробоинами в самолете, которые Меньков с другим техником за ночь залатали.[493]

Не погибни Лиля летом 1943-го, ее бы непременно выдвинули на звание Героя Советского Союза. Ее популярность во всей 8-й воздушной армии была огромна, ее любили и уважали, восхищались — не только летчики и техники, но и начальство. Ей сошел с рук даже очень неприятный эпизод, за который другого бы серьезно наказали — вплоть до штрафной роты. По ее, в сущности, вине погиб ведомый.

Утром 16 июня, еще до того как она с Сашей Евдокимовым вылетела на перехват «рамы», Литвяк, взлетая по вызову рации наведения — службы наблюдения за воздухом, — по общему мнению, угробила молодого летчика сержанта Зоткина, который в том вылете шел с ней ведомым.[494]Аэродром, на котором в тот момент стоял полк, у хутора Веселый, был такой маленький, что и взлетать с него, и садиться было сложно. Взлетая, Литвяк отклонилась от курса влево; сделал это вслед за ней и недавно прибывший в полк летчик Зоткин. Отклонившись, видимо, еще совсем чуть-чуть от заданного Литвяк неправильного курса, Зоткин задел крылом за капонир и, потеряв управление, врезался в другой. «Самолет сгорел, летчик погиб и похоронен в хуторе Веселый в центре сада, — отчитывался майор Крайнов, однако даже он умолчал об истинной причине трагедии, покрывая Литвяк. — Причиной гибели сержанта Зоткина является личная недисциплинированность, который пренебрегал осмотрительностью и указаниями командира полка взлетать поодиночно, а командир звена гв. мл. лейтенант Литвяк не потребовала от своего ведомого наставления по производству полетов», — писал замполит.[495]Крайнов упоминал, что на Литвяк наложено взыскание, но это была лишь формальность. Ребята из эскадрильи и техники молча винили Литвяк в происшедшем, говорить ничего не требовалось: она сама себя казнила. Все видели, как Литвяк плакала после гибели Зоткина, как ходила как в воду опущенная, мучаясь чувством вины за бесполезную гибель вверенного ей ведомого, за небоевую потерю летчика и самолета в тот момент, когда полк на наглухо застрявшем Миус-фронте нес столько боевых.[496]