Человек напротив - Вячеслав Рыбаков

И она сразу поняла, что он хотел сказать своей едва уловимой паузой. Что он – скучал не только эти дни. А эти годы.

В горле у нее заклокотало, слезы брызнули, как это иногда у кукол показывают смеха ради – буквально струями. Она уткнулась лицом ему в ключицу и, судорожно вздрагивая, забормотала:

– Прости, Андрей… Андрюшенька, ну прости меня… прости…

– Ася… Ася…

И все гладил ей волосы, и поклевывал мальчишескими поцелуями лоб, висок, темя…

– Ася, подожди… ну подожди, Асенька.

– Да, да, сейчас перестану… Ты голодный? Андрюша, ты голодный? Я ужин вкусный сготовила, только он остыл, я сейчас разогрею… Сейчас. Сейчас перестану плакать. Ой, да что же они… так текут-то. Уж я малевалась, малевалась к твоему приходу… все прахом. Знаешь, – она тихонько засмеялась, так и не отрывая от Симагина лица, – я тебя охмурять готовилась… слегка так, чтобы, если ты не охмуришься, Можно было сразу на попятный… Андрей. Андрей. Ты охмуришься?

– Я охмурюсь, – ответил он, и она по голосу поняла, что он улыбается.

– Ты ведь никуда сегодня не уедешь, да? – с испугом вспомнила она и крепче ухватилась за его плечи. – Ведь уже поздно ехать, ничего не ходит!

– Не уеду.

– Я так и поняла, – она всхлипнула и улыбнулась, – что ты хитрый. Весь вечер не шел, чтобы приехать уже в поздноту и нельзя было обратно идти. Чтобы я сама тебе предложила остаться. Я предлагаю, Андрей. Я прошу. Я умоляю. Оставайся, пожалуйста. На сколько хочешь.

– Ася… подожди, я ведь главное-то сказать никак не успеваю. Завтра вы встретитесь с Антошкой.

Она даже плакать перестала; слезы сразу высохли. Она шмыгнула носом.

– Что?

– Завтра вы встретитесь с Антошкой.

– Где?

– Еще не знаю. Не знаю точно. Но точно, что завтра.

– Он что? В городе уже?!

– Да… или где-то рядом. Рядом.

– Тебе утром надо будет еще куда-то позвонить, чтобы все точно узнать, да?

– Да. – Она услышала, что он опять улыбнулся. – Да, позвонить.

– Андрей, – у нее вдруг новая ледышка кристаллизовалась и жесткими гранями вспухла в груди. – Стой… почему ты так странно сказал: вы встретитесь? А ты?

– А мне можно? – спросил он. – Ты же ему запретила…

Она легонечко ударила его кулаком.

– Ну ты дурак совсем, – у нее опять навернулись слезы. – Да? Дурак совсем?

– Наверное, – сказал он. – Ася, на самом-то деле я не уверен, что смогу. Просто не знаю. Выяснится утром.

– Опять какие-то сложности?

– Не исключено.

– Скрытный. Хитрый и скрытный Андрюшка. Ты мне когда-нибудь расскажешь, в чем там дело было, или так и будешь туман напускать до конца дней моих?

– Думаю, что когда-нибудь расскажу.

– С собой мне надо будет что-то собрать? Еда, одежда…

– Нет.

– Точно?

– Точно.

– Странно… что и где, ты не знаешь, но знаешь, что ничего собирать не надо.

– Да, звучит странно, но это факт.

– А вставать рано?

– Когда проснешься.

– Так мне что, и на работу не ходить?

– Думаю, нет. Какая уж тут работа.

– А ты, значит, на свою собираешься.

Он помолчал, а потом ответил, и она опять услышала его улыбку:

– А мне с моей не отпроситься.

Некоторое время они молчали. Не хотелось говорить. Было темно и безмятежно, Ася прижималась к нему, вцеплялась, приклеивалась, врастала… а он бережно – стараясь, наверное, не помять ей прическу; он такие вещи всегда понимал с не свойственной мужчине чуткостью, и иногда ей это даже не нравилось, хотелось порой, чтобы он был погрубее – гладил, как заведенный, ее волосы; потом, словно стесняясь или еще не веря, что ему это можно, что ему все можно, провел медлительной ласковой ладонью по ее плечу, по спине. Ее пробрала дрожь – уже не от слез.

– Как давно я тебя не чувствовал, – тихо сказал он. – Рука вспоминает.

– Прости меня, Андрюша, – опять сказала она.

– О том, кто из нас виноват, я тебе тоже когда-нибудь расскажу, – глухо проговорил он, и она почувствовала виском, как у него напряглись и опали желваки. – Но одно могу сказать сейчас: не смей просить у меня прощения. Ты не виновата ни в чем.

– Да ты знаешь ли, о чем говоришь? Да я…

– Все знаю, все знаю, Асенька, все знаю… столько всего знаю…

И опять они молчали минут, наверное, пять. Потом Ася спохватилась все-таки. Она была, помимо прочего хозяйка – а мужчина пришел так поздно; и наверняка ему негде было даже перекусить.

– Пойдем, я кормить тебя буду, – тихо попросила она.

– А ты?

Она вспомнила, что тоже не ужинала. Есть не хотелось совершенно. Хотелось стоять вот так, прильнув. Только ноги не держали.

– И я чего-нибудь перехвачу… Только сначала потеки ликвидирую. Разревелась же…

– Вот ерунда какая, – услышала она улыбку.

– Нет, не ерунда! Не ерунда! Думаешь, мне легко? Я и так на сколько лет состарилась! Ты вон как был, так и остался, прям Вечный Жид какой-то. А мне что делать? Я же тебе нравиться хочу. Не по старой памяти, а вживую, чтоб ты просто хотел меня!

Она осеклась. Раскаленная кровь хлестнула по щекам изнутри так, что они чуть не лопнули; чуть глаза не вылетели, как пробки. Грубо, как ты грубо! Совсем шалавой стала, Аська! Ой, грубо! Ты же с Симагиным!

– Я хочу тебя, – негромко ответил он. Она обмерла, потом ее снова заколотило.

– Все в твоей власти, – сказала она почти шепотом. – Можешь делать со мной что угодно, в любой последовательности. Ужин, потом я. Я, потом ужин.

– Трудный был сегодня день, – сказал он, чуть поразмыслив. – Я ужасно вымотался. Очень хочется прилечь.

– Пойдем, – сразу сказала она. – Отдыхай. Я… – засмеялась тихонько и удовлетворенно, – я свежие простыни постелила, наволочки, всё… Только давай никакой свет не будем зажигать, даже свечи, хорошо?

– Почему?

– Я стесняюсь… – беспомощно призналась она. – Столько лет прошло, Андрюша, я… Ты помнишь меня ту?

Он только усмехнулся.

– Вот представь. И все. Давай так сегодня.

– Хорошо, Асенька. Хорошо.

И не увидел, как я для него оделась, мельком сообразила она. Жалко. Он бы одобрил. Ну ничего. Не в последний раз. Не в последний раз. Не в последний раз. Она твердила это, будто заклинание – так, как до этого уже почти двое суток твердила: Антон жив, Антон жив… Не в последний раз. Сдергивая покрывало, потом одеяло откидывая… Не в последний раз. Неловкими стремительными извивами, как из куколки бабочка, выдергиваясь из облегающего платья… Не в последний раз. Казалось, она в первый раз – но не в последний раз! – раздевается для мужчины с тех давних пор, как Симагин перестал быть рядом. Ничего не было. Вообще ничего. Жизни не было.