Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов

подсказывало, что там заворачивается что-то серьёзное.

И во двор Пожарских начали стекаться со всей Сретенки вооружённые люди, как будто их сюда сгоняли те самые выстрелы.

– Пошли, надо собираться, – сказал князь Дмитрий стремянному и вернулся обратно в дом.

– Уходишь? – встретила его вопросом Прасковья. – А кто останется на дворе?

– Вот, Иван будет с тобой, – показал князь Дмитрий на стряпчего и громко крикнул: – Сенька, тащи доспехи!

В горнице поднялся шум. Прибежали холопы и закрутились вокруг князя. А он натянул на себя кольчугу, на нём застегнули латы, бармицу, наручи и бутурлыки. Подцепив на пояс саблю, он одел поверх стёганой шапки стальную ерихонку и подошёл к жене.

– Параша, к вечеру, даст Бог, свидимся. Если не приду – не обессудь. Значит, так надо.

Он ласково обнял её за плечи и подтолкнул в сторону женских хором:

– А сейчас иди к девкам. В страхе, наверно, сидят. Давно не было такого грохота.

– Батя, можно мне с тобой? – подошёл к нему его старший сын, хмуро глянул на него.

– Нет, Петруша, тебе туда нельзя. Вот подрастёшь и всё изведаешь! Просьба у меня к тебе: помоги матери приглядеть за девками. Они ведь пугаются всего. На то и девки. А ты парень! Да и Федька с Ванюшкой тоже малы ещё. Всё, Петруша! Мне некогда. Вернусь – всё расскажу. Договорились?! – улыбнулся он сыну, заметив, что тот дуется, недовольный его отказом.

Он вздохнул, от этих утомительных проводов своих семейных и вышел из хором.

При его появлении на крыльце, вооружённого и в доспехах, во дворе по толпе прокатились возгласы: «Пора, Дмитрий Михайлович!.. Беда пришла!..»

Со стен Кремля в очередной раз прогрохотали пушки и замолчали. Зато на Арбате и Никитской по нарастающей пошла ружейная пальба. И оттуда донёсся низкий гул, похожий на вой урагана, идущего по дикому урману в знойную летнюю пору, с буреломом и ливнем.

И князь догадался, что там дерутся люди, как в тисках зажатые узкими улочками.

И это подстегнуло Пожарского. Он стал быстро тасовать людей по сотням: собрал вместе мастеровых и извозчиков, холопов перемешал с ярыжками, чтобы те не разбежались при первом же натиске жолнеров. Две сотни он послал к Неглинке: перекрыть там путь в Кузнецкую слободу по берегу реки, где могла пройти конница. Ещё сотню он направил на левый фланг, к Мясным рядам, наказал никого не пропускать туда из Китай-города. Как мог, растолковал всем, что если гусары прорвутся, то непременно растекутся по улочкам Белого города, где им никто не сможет дать отпор.

– Соберите по дворам доски, ворота, всё, что попадётся под руку. Перегородите улицы! Ясно?! – хриплым голосом прокричал он, чтобы перекрыть галдёж, захлестнувший весь его и так не маленький двор.

– Да, ясно! – вразнобой ответило ему его лапотное войско, как он мысленно, с сарказмом, уже окрестил его.

Он собрал боярских детей и стрельцов, что были при нём, вышел к площади и встал с ними за наскоро устроенным завалом из саней.

Потянулись минуты томительного ожидания. И ратники, изнывая в тревоге, невольно встрепенулись, когда из Никольских ворот вышли гусары и остановились подле торговых лавчонок.

Князь Дмитрий подумал было, что они атакуют их, но ошибся. Гусары немного постояли и зашли обратно за стены. А из ворот появились пехотинцы и выдвинулись на площадь, построились в два ряда, дали залп по Сретенке, затем из второго ряда – другой.

Ярыжки после первого же залпа побежали. Мушкетёры заметили это и бодро ринулись на баррикаду. У саней их встретили, но не остановили редкие выстрелы из пищалей и арбалетов. И тут же завязались схватки. В ход пошли рогатины, ножи и вилы, зазвенели палаши и сабли.

Князь Дмитрий срубил одного пехотинца. На него с пикой ринулся другой, но наскочил на клинок Фёдора, молча зевнул и осел на снег.

– Молодец! – похвалил князь Дмитрий стремянного. – Не маши впустую. Береги силу на удар…

Он скосил взгляд в его сторону: из-под козырька шлема на него зыркнули налитые кровью глаза; по лицу стремянного катился струйками пот. Он захватил пригоршней комок грязного талого снега, бросил его в рот и стал жадно сосать.

– Терпи! – крикнул ему князь Дмитрий, которому тоже под доспехами было жарко, невыносимо хотелось пить, а конца боя не видно было…

Но вот они нажали, вытеснили жолнеров на площадь, и те, отступая, побежали. За ними устремились ремесленники.

– Куда, назад! – закричал Пожарский, сердце у него ёкнуло от предчувствия беды.

И тут же он увидел, как из-под Никольской башни выметнулось десятка три гусар. Они с ходу опрокинули ремесленников, вытоптали и порубили половину, остальных разметали по дворам и переулкам.

– Ах вы, сукины дети! – выругался князь Дмитрий и погрозил кулаком своим лапотникам, собравшимся у баррикады. – Вот ваше своевольство! Слушать только мою команду! Не то перебьют, как…! – прошёлся он на их счёт.

Мастеровые и ярыжки дружно захохотали.

И Пожарский тоже заухмылялся, в восторге от этой голытьбы, которую просто так, одной угрозой, не пронять. Не-ет! И бесполезно было кричать на них, так же как и уговаривать. Но его приказы, удивительно, они всё же выполняли. И он велел им разобрать и перенести заслон к церкви Пресвятой Богородицы на углу площади: «Давай – туда!»

– Живо, живо! – стал подгонять он их, когда они, утомлённые боем, опустили руки.

– Князь, дай передохнуть! Всё бегом, да бегом, и великим заводом! Ну и бесный же ты!

– Поляк покажет вам – бесный! Не мы его, так он нас! Вон, глянь, сколько положил! – показал он на убитых.

Там, на месте рукопашной схватки, среди убитых уже копошились бабы и подростки. Они выискивали родных и раненых, убитых жолнеров оттаскивали в сторону и бросали прямо под забором.

После полудня жолнеры и пахолики подожгли дворы, прилегающие к стенам Китай-города и Кремля, чтобы выкурить засевших там пищальников и очистить место для конницы. Потянулись столбы дыма также из других концов города. К горящим избам, спасать своё добро, из-за баррикад и заслонов кинулись люди. И сразу же там защёлкали мушкеты…

– Что делают, что делают-то! – сквозь зубы прошептал князь Дмитрий.

В этот момент к нему подбежал гонец.

– Дмитрий Михайлович, на Кулешках полякам дали отпор!

– Ай да Иван Матвеевич! – обрадовался Пожарский этому известию, поняв, что ещё не всё так плохо, как кажется. – Ворота отстояли?

– Да! Там Бутурлин поставил пушки и простреливает всю площадь!

– Фёдор, дуй на Пушкарский с людьми! Тащи пару пушек! – приказал князь Дмитрий стремянному, спохватившись, что как-то не догадался об этом сразу, когда Пушкарский-то двор был рядом. – Гусары не пройдут по Сретенке! – крикнул он с мальчишеским задором, который прорвался