Восставшая Луна - Йен Макдональд

«Это мужчина, чью спутницу убили рубаки Брайса Маккензи», – напоминает себе Алексия. А воспоминания об Акоси Отравительнице и о том, что она привезла из Тве в плотно закрытом титановом футляре, и о том, что могут сделать смерти внутри, не покидают ее разум. Она не знает лучшего средства от подобных ран, чем быть с другим человеком.

– Драконы, – говорит Вагнер. – У нас есть летающие драконы. Десятки – сотни! – метров длиной. На Новый год и Фестиваль ямса мы запускаем их летать по квадрам туда-сюда, над мостами и под ними. Они полны света и музыки.

– Что это за место?

– Тут родился волк, – говорит Вагнер. Шум. Свет. С грохотом поднимаются ставни – и Алексия оказывается на поверхности Луны, под светом миллиона звезд.

– Это было убежище Адрианы, – продолжает Вагнер. – Ей нравилось смотреть на Землю, на огни. Мы зажигали огни. Это был наш талисман. Или она просто хотела убедиться, что старая добрая Бразилия никуда не делась? Ты ее видишь?

Вагнер указывает, притягивая Алексию к себе нежнейшими прикосновениями. Она смотрит вслед за его рукой. Голубая Земля стоит в западном небе. Она пройдет через цикл фаз – от полной к новой, но никогда не сдвинется с определенной точки над унылой равниной Моря Изобилия. А там, внизу, на брюхе планеты, – покрытая шрамами пыльных бурь и новых пустынь, но все еще зеленая, все еще синяя – старая добрая Бразилия.

– Наша прежняя докторша, Макарэг, говорила, что у меня биполярка. Кормила пилюлями, патчами, препаратами, меняющими поведение. Я все время пытался ей объяснить – это не болезнь, а нечто большее, но сам не понимал, что это такое, пока не узнал про волков.

– Так у них… биполярка?

В свете Земли видно, как он вздрагивает.

– Все не так просто. Мы – новая нейроэтническая идентичность. – Теперь Алексия видит, как он виновато улыбается. – Волки. Вот что мы такое. В общем, наступил момент, когда я узнал, что я такое и чем всегда был. Я поднялся сюда. Встал на это место, где стою сейчас. Я стоял голый в свете Земли – и все озарилось, обрело смысл. Я чувствовал, как это раскалывает меня надвое, разрывает на двух существ: волка и тень. Вагнер Корта в тот день умер. Я сделался не одним, а сразу двумя.

Он стоит с закрытыми глазами, купаясь в лучах света. Дрожит. Каждая мышца и каждый нерв в нем полыхают.

– Свет причиняет тебе боль?

– Причиняет? Нет, никогда. Но… да, это больно.

– Вагнер. Послушай. Анелиза предала тебя.

– Зачем ей так поступать?

– Я не знаю.

У Алексии есть догадка, но она не выскажет ее здесь.

– Ей вонзили нож в шею. Проткнули шею. Зачем они это сделали?

Вагнер, похоже, на грани срыва.

– Я знаю лишь то, что она позволила рубакам Брайса Маккензи войти и забрать Робсона. Она тебя предала, Вагнер.

– За это Брайс Маккензи умрет, – шипит Вагнер.

– Так и будет, – говорит Алексия. – О, так и будет. Лукас действует медленно, исподтишка, выбирая окольные пути, но он никогда не промахивается.

– Эта месть должна была стать моей.

– Пусть ею займется Лукас, – убеждает Алексия. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

Вагнер поворачивается к ней. Алексия делает шаг назад: это волк, челюсти распахнуты, клыки оскалены, в глазах горит чужеродный свет. «Вагнер Корта умер, – сказал он. – Есть только волк и тень».

– Не говори мне такие вещи. В этом смыслят только Корта.

После шока внезапной ликантропии Алексия знакомится с темной стороной Вагнера.

– Я и есть Корта.

Наведенное Землей безумие рассыпается на части.

– Да. Конечно. – Вагнер взмахивает рукой – и ставни со стуком опускаются на место. Чернота ослепляет. Мягкие белые огни проступают, словно звезды над Баррой. – Нам пора.

– С тобой все в порядке?

– Нет. Но я и не был никогда в порядке. – Вагнер вызывает лифт. Дверь открывается, и темную пыльную обсерваторию заливает холодный синий свет. – Прости, Алексия.

– Это был волк.

– Да. Слишком много света. – Вагнер закрывает дверь лифта. – Я его люблю, знаешь ли. Робсона. Будто он мой собственный. Я для этого мальчишки сделал бы что угодно.

Алексия касается его руки. Кожа горячая. Чувствуется, как мышечная дрожь постепенно утихает.

– Ты так и поступил.

– Последняя из всех – смерть чувств.

Алексия кладет последний из пяти пластиковых футляров с иглами на стол перед Лукасом. Они в кабинете за глазом Ошалы. Красная, зеленая, синяя, желтая и белая иглы. Чернота. Последняя тьма.

Первая Смерть – смерть нутра. Жертва обмочится и обделается, пока слизистая желудка, кишечника и мочевого пузыря будет слезать клочьями и превращаться в жидкость.

Вторая Смерть – смерть крови. Кровь брызнет из глаз, ушей, носа и прочих отверстий человеческого тела.

Третья Смерть – смерть души. Разум окажется ввергнут в галлюцинаторный ад: бесконечно воспроизводящиеся демоны, огненные ямы, падения сквозь все более обширные вселенные.

Четвертая Смерть – смерть собственного «я». Тело отвергнет свои органы, сосуды и костяк посредством обширного отказа иммунной системы. Даже кожа покроется волдырями и будет слезать кровавыми лохмотьями.

Пятая Смерть, последняя – отключение чувств от зрелищ, звуков и запахов, производимых другими смертями по ходу дела. В этом нет милосердия: разум, слепой, глухой и беспомощный, окажется в ловушке. Единственным чувством, которое не исчезнет до конца, будет боль.

– Хорошая работа, – говорит Лукас Корта. Он не вздрагивает и не комментирует, пока Алексия выкладывает на стол токсины. Он неподвижен, холоден и безжалостен, как и его яды. Тот самый смертельный холод, который Алексия почувствовала, когда его муха-убийца коснулась ее шеи в люксе отеля «Копа Пэлас». Если бы у него возникли хоть какие-то сомнения, он убил бы ее: холодно, безжалостно, не поднимая руки. – Тонкая работа.

– Мать ядов отказалась от гонорара, – говорит Алексия. – Все дело в…

– …Брайсе, – говорит Лукас. – Почему ты боишься произнести это вслух?

Яд должен услышать имя своей жертвы. Иначе как он ее узнает?

– У меня проблема, – говорит Лукас. – Все эти прекрасные инструменты воздаяния – просто мусор, если я не сумею доставить их к цели.

Лукас Корта в тупике. На мгновение Алексия испытывает замешательство, а потом ей на ум приходит имя. Она понимает, что надо делать: видит замысел целиком, и тот прекрасен. А еще он холодный, безжалостный, эксплуататорский – и единственный, который может сработать.

– Есть предложение, – говорит Алексия.

Воспитатели Хайдера – славные и простые люди науки, селенолог и профессор поэзии, и, хоть у Лукаса благие намерения, они в ужасе. Сидят бок о бок на кушетке, напряженно выпрямившись, словно готовые бежать, их ноздри раздуваются, глаза широко распахнуты. Оба часто и с нежностью касаются друг друга.