Восставшая Луна - Йен Макдональд

– Я лишь хочу исполнить свой долг.

Стелла Ошоала смотрит на свои туфли. Уголки ее рта подергиваются.

– Должна предупредить, что с твоей заявкой на кредит будут проблемы.

Марина чувствует, как сила тяжести внезапно наваливается и проверяет на крепость ее нутро. Комната плывет. Пол грозно надвигается.

– Что?

– ВТО ее не одобрила.

– Это же лишь сотня килобаксов.

– Сотня килобаксов или сто тысяч – ответ бы не изменился, – говорит Стелла Ошоала. Она делает глоток из своей чашки, но кофе остыл и утратил вкус.

– Я не понимаю, – заикается Марина. Ее мир взорвался. В сердце открылась дыра, куда рухнули все надежды.

– Возвращенец, который хочет снова стать Джо Лунником, не соответствует представлению ВТО о безопасных и стабильных инвестициях.

Стелла Ошоала ловит ее взгляд.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для нас, Марина. За это тебе и заплатят. Достаточно, чтобы покрыть дефицит. С лихвой.

И из той дыры выходит гнев.

– Это вы велели ВТО отказать мне в займе, верно?

Стелла Ошоала вздыхает:

– Ты находишься в таком уникальном положении, что моя организация проявила бы небрежность, если бы не воспользовалась этим.

– Хотите, чтобы я шпионила.

Стелла Ошоала гримасничает.

– Мы не используем это слово, Марина. Нас интересует информация. О новых технологиях. Прорывах. Наше правительство не является одним из главных игроков в УЛА. Наверху происходят важные вещи, а русские и китайцы бросают нам сущие крохи.

– Хочешь сказать, это мой патриотический долг?

– Такие слова мы тоже не употребляем, Марина.

Марина чувствует себя так, словно глубокий диван ее вот-вот проглотит.

– Шпионить за моими друзьями…

Гнев алый, горячий – и с ним приходит великая радость, но она должна держать чувства под контролем. Она проглатывает слова «шпионить за моей любовью».

– Твоя мать получит самый лучший уход, – обещает Стелла Ошоала.

Теперь палящий гнев дает Марине силы вытолкнуть себя из удушливых объятий дивана и пересечь комнату, направляясь к трекинговым палкам.

– Сами разберемся, – говорит Марина, просовывая запястья в петли и берясь за ручки.

– Я даю тебе возможность подумать, – кричит Стелла Ошоала вслед Марине, которая ковыляет по коридору. Тук-тук, тук-тук – стучат палки. Шпионка. Продажная шкура, предательница. Да как она посмела? Боль и унижение жгут вдвойне, потому что женщина права. Марина не может позволить себе и отправиться на Луну, и присмотреть за мамой. Значит, она предаст семью, которая приняла ее, подняла из праха, поверила в нее и доверила ей свои жизни.

– Все нормально? – спрашивает Кесси, когда Марина ковыляет мимо соискателей, чьи глаза полны лунного света, к машине, которая останавливается у входа. – Тебя долго не было.

– Здорова душой и телом, – говорит Марина. – Ты мне не поможешь?

Кесси держит палки, пока Марина натягивает куртку. Она слишком мала, и в городе в ней жарко, но майка «Корта Элиу», которую Марина носила с гордостью, теперь кажется клеймом предательницы.

Вокруг Рейнир сгустились облака. Богиня непостоянна. Марина поворачивается спиной к горе, Спейс-Нидл и сердитым башням бухты Эллиотт. Город-предатель. Она хватается за перила, смотрит через бухту и залив на горы своего родного края. Застегивает молнию на куртке до самого горла. Над заливом всегда дует холодный ветер. Хорошая куртка тебя не подведет.

Паром успевает обогнуть южную оконечность острова Бейнбридж, когда Кесси говорит:

– Ты в ужасном настроении, сестрица. Там что-то случилось?

В воде цвета индиго кувыркаются медузы – студенистые ядовитые цветы.

– Мне нужно, чтобы ты одолжила мне сто тысяч долларов.

– Так вот в чем дело.

– Дело в том, Кесси, – говорит Марина, до побелевших костяшек сжимая темные деревянные перила, – что Разведывательное управление минобороны пытается сделать из меня шпионку.

Деревянные дома выстроились вдоль каждого каменистого берега, элегантные и богатые. За ними вздымаются деревья.

– Они не называют это «шпионажем». Я стала бы информатором. Отдала бы всех Корта им на съедение, и они заплатили бы за лечение мамы.

Издаваемый двигателем звук меняется, когда паром подходит к причалу Бремертона.

Кесси неловко переминается с ноги на ногу у перил.

– Я должна спросить…

– Семья Корта – самая эгоцентричная, самовлюбленная, высокомерная, откровенно странная стая ублюдков, какую мне доводилось встречать, – говорит Марина. – И каждая секунда вдали от них убивает меня.

Из громкоговорителей разносится объявление об остановке. Паром содрогается от включения носовых двигателей. Высокие темные волны плещутся у бетонных свай и резиновых буферов на пирсе.

– Я не знаю, Марина.

– Мне надо действовать быстро, Кесс.

– Марина, я не знаю.

Трап царапает бетон причала. Марина у перил последняя. Она видит на парковке машину Кесси, которая вскоре отвезет их обратно через горы и реки – к дому под сенью леса.

Хайдер хмурится и раздувает ноздри, его глаза двигаются, следя за тем, что отображено на линзе.

Алексия понимает: когда ты испуган, отправляешься в худшее из мест во всем мире и бежать некуда, и отсрочить это нельзя, можно увязнуть в мелочах. В музыке, чатах, любимых шоу. Но, ради всех богов, сколько раз один тринадцатилетка может сыграть в «Драконьи бега»?

Автомотриса УЛА едет на восток от узловой станции Ипатия через гладкий и черный Солнечный пояс. От такого пейзажа душа обращается внутрь, к темным размышлениям и самоанализу. Боги… Она осознала эту мысль: «Боги». Как по-лунному. Боги, святые и ориша, и вся эта безумная фейжоада переплавляется в нечто странное, новое, большее. И Алексия – часть этого сплавления, смешения, слияния. Сколько времени прошло с тех пор, как она думала о доме, зелено-синей Барре; жителях Океанской башни, которые радостными возгласами и тостами проводили ее в космос; великолепном тщеславном Нортоне, о Маризе и Кайо? Дни забвения незаметно сливаются в месяцы. Однажды она очнется и обнаружит, что прошли годы и вернуться уже нельзя.

– Хайдер.

Нет ответа.

– Хайдер!

Он поворачивается, отвлекается от игры и смотрит на Алексию.

– С ними все в порядке?

Мальчик широко открывает рот. Алексия видит цветные пятнышки у него под языком, на щеках. Красное, зеленое, синее, желтое, белое. Черное не видит – оно сокрыто во тьме внутри человеческого тела. Но оно где-то там, таит последнюю смерть из всех.