Флейшман в беде - Тэффи Бродессер-Акнер

Клинические ординаторы потихонечку двинулись к выходу из палаты, но Тоби жестом остановил их. Очень важно – оставаться и на самую трудную часть работы. Тоби раньше не понимал, как сможет стать хорошим врачом, если не понимает смерти, если она его до сих пор потрясает. Но где-то за последние пять лет, все чаще размышляя о живом и мертвом, он начал думать, что, может быть, именно такая реакция на смерть должна быть у хорошего врача. Так предначертано, что собственный конец для нас непостижим. Смерть для нас непостижима. Такая у нее работа.

Пришел психолог, дежурный по этажу, и Тоби последовал за оставшимися Куперами в комнату скорби и сообщил Дэвиду, как глубоко соболезнует их потере.

Мое последнее манхэттенское жилье до переезда в Нью-Джерси располагалось в Аппер-Ист-Сайде. Когда мы с Адамом поженились, он владел большой квартирой на Семьдесят девятой улице, а я снимала крохотную, сырую, плесневелую, идеальную однокомнатную квартиру в Гринвич-Виллидж. Субботним утром Адам ходил играть в футбол, а я отправлялась в бубличную на Семьдесят седьмой улице, где подавали хороший кофе, заказывала бублик с маком, намазанный маслом, и сидела одна, сама по себе. В то воскресное утро, выйдя из квартиры Тоби, я взяла кофе в этой бубличной и села за столик снаружи. Я сидела в одежде с прошлой ночи, ела бублик и курила. Я размышляла о том, что в этот момент счастлива, как никогда в жизни. Я думала так, несмотря на сосание под ложечкой и зуд где-то в глубине черепа, вопрошающие, какого черта я делаю на Манхэттене воскресным утром во вчерашней одежде.

И тут я увидела ее.

Она сидела за столиком снаружи, рядом со мной. Я не видела ее много лет, и она изменилась, но это несомненно была она – волосы по крайней мере того же цвета и то же стройное гибкое тело. У нее тоже был бублик.

Я застыла, но поздно. Она меня увидела и прищурилась. Я неуверенно махнула рукой, не зная, как реагировать. Что положено делать, наткнувшись на призрак человека, которым ты была одержима все лето? Такое заранее не спланируешь.

– Либби? – Она подошла ко мне.

– Рэйчел. Привет.

– Сколько лет, сколько зим, – сказала она. – Кажется, мы не виделись с тех пор, как родилась Ханна?

Казалось, она пытается решить в уме математическое уравнение.

Вблизи она выглядела по-другому. Не просто старше, чем в нашу последнюю встречу, но и какая-то растрепанная. На ней были мешковатые, с низкой мотней тренировочные штаны и спортивная майка с надписью «НЕ БУДИТЕ МЕНЯ».

Она была совсем не накрашена, за исключением ярко-красной помады, которая только подчеркивала фиолетовые синяки под глазами. Стрижка странная, под мальчика, с неровными прядями, жутко всклокоченная, но если бы ее причесать, получилось бы нечто старообразное и совсем не идущее Рэйчел. Она попыталась замазать тональным кремом морщины вокруг глаз и рта, но крем запекся в складках кожи и был плохо растушеван, так что лицо стало маской, раскрашенной в несколько разных цветов.

– Тебе нехорошо? – спросила я.

Она закрыла глаза:

– Я в полном порядке.

Снова открыла глаза:

– Как ты поживала все это время? Что ты здесь делаешь?

– Я… я ночевала в городе. Сейчас поеду домой. – Я не знала, что сказать, и потому спросила: – Рэйчел, что происходит?

– В смысле?

– Я… я общаюсь с Тоби. Он за тебя беспокоится. Твои дети… – я не смогла закончить фразу.

Она явно растерялась:

– Ты видела моих детей? Я не знала, что вы с Тоби все еще общаетесь.

Я вспомнила, как Солли кричал в спальне.

– Да. Им сейчас плохо.

Она посмотрела куда-то за мое правое плечо. Я обернулась поглядеть, что там такое. Там ничего не было. Я снова посмотрела на Рэйчел. Мне показалось, она чем-то одурманена.

– Хочешь, я тебя куда-нибудь отведу?

– Я собиралась пойти в спортзал на велотренажерные занятия, но оказалось, что я перепутала день.

– Может, кофе выпьешь? – Я посмотрела на ее бублик. Он был целый. Ни разу не надкусанный. И ничем не намазан. Даже не разрезан пополам. Она просто держала в руке огромный бублик и, похоже, не намеревалась его есть.

Наконец я выговорила:

– Рэйчел! Что с тобой случилось? Тебе нехорошо? Может, я позвоню Тоби?

Она посмотрела на меня и прищурилась. Потрясла головой, пытаясь сосредоточиться:

– Не надо звонить Тоби. Нельзя звонить Тоби.

– Но почему? Давай я позвоню кому-нибудь еще? Твоим друзьям?

– У меня нет друзей.

– Ну конечно, есть. – Но, может, и правда нет. Откуда мне знать?

Рэйчел уставилась на свой бублик. Время от времени она реагировала на мелкие уличные шумы: подскакивала, озиралась и взглядывала на меня, словно ожидая подтверждения, что в мире действительно что-то не так, раз в нем так много громких звуков.

– Как там дети? – спросила она. – Я все собираюсь им позвонить.

– Ты все собираешься им позвонить?! Ты должна была забрать их три недели назад. Они считают, что ты их бросила.

Она снова посмотрела мне за плечо, но на этот раз я не стала оборачиваться. Я вглядывалась ей в лицо. Оно было жутко изможденное. Надо позвать кого-нибудь на помощь.

– Тоби знает, почему меня нет. Он может притворяться сколько угодно, но все равно он знает.

– Нет, не знает. Я уверена, что не знает.

Она уставилась в сторону, на каких-то других посетителей бубличной. Моргая, она каждый раз держала глаза закрытыми секунды две.

А потом рассказала, что с ней произошло.

Племянник Сэма Ротберга хотел стать актером на Бродвее, и Сэм как-то пригласил Рэйчел поужинать с ними обоими – года два назад, когда она еще была замужем за Тоби. Ну конечно, сказала она. Она всегда соглашалась. Она круглые сутки была на подхвате у Сэмов Ротбергов мира сего и у всех родителей в школе, кому могла чем-нибудь услужить. Мириам Ротберг была самой августейшей персоной школы. Ей даже не приходилось работать в родительско-учительской ассоциации. Она и ее деньги финансировали практически каждое начинание в школе, и потому она была чем-то вроде консультанта во всех родительско-учительских комитетах. Она была так могущественна, что добилась полной отмены домашних заданий – полной отмены! домашних заданий! – во всей начальной школе после того, как «настоятельно попросила» пугливую малокровную директрису прочитать 300-страничный документ о плюсах и минусах домашнего задания для школьников. Для составления этого документа Мириам наняла кандидата педагогических наук из Барнарда.

К тому времени, как Ханну определили в детский сад, Рэйчел уже многого достигла в жизни. Она выжила в буквальном смысле без родителей, хорошо развивалась, несмотря на равнодушие бабки, родила двоих детей (причем одного из них – в жуткой ситуации), вышла замуж за хорошего человека, и притом вовремя, так что у нее не было проблем забеременеть, обобрала самое старое и самое крупное среди средних креативное агентство в Нью-Йорке с полным спектром услуг и создала собственную его версию, только лучше. Статьи о ней печатались в отраслевых изданиях. Потом статья о ней появилась в колонке «Покажи им всем!» женского журнала, который Рэйчел читала в юности. Она была источником в верхах для известных журналистов; она получала награды как женщина-бизнесмен. Она открыла Алехандру Лопес. Алехандру Лопес! Она помогла превратить «Президентриссу» из моноспектакля в полномасштабный бродвейский мюзикл, не зависящий от здоровья и психической стабильности одной женщины. Она стала агентом Алехандры Лопес после того, как вытащила ни много ни мало самого Мэтта Кляйна в трущобы посмотреть выступление Алехандры, а он назвал Алехандру «бездарным бурдюком». Рэйчел представляла интересы тщательно культивируемой группы артистов, о которых вы не могли не слышать. Но к концу первого школьного года Ханны Рэйчел могла совершенно честно сказать, что ее величайшее достижение в жизни – то, что она затащила Мириам Ротберг вместе с собой на пилатес и вымучила у нее обещание ходить на занятия каждую неделю.