Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Лоренцо с утра уехал по каким-то делам, связанным совступлением в наследство, а Чезаре, будто нарочно, оставался дома. Александрауже отчаялась, что намеченное свидание не состоится, как вдруг Чезаре вышел изсвоей комнаты так внезапно, что Александра, караулившая в боковом коридорчике,едва успела шмыгнуть за портьеру. Когда Чезаре проходил мимо, проверяя стилет вножнах и грозно звякнув им, Александра затряслась от страха, вообразив, что онсейчас приколет ее, как некогда Гамлет – Полония, приняв за крысу, однакообошлось. Шаги Чезаре затихли вдали коридорной, а Александра, схватив факел изсветца, вошла в его кабинет, и первое, что бросилось ей в глаза, была массивнаячугунная шкатулка, стоявшая на столе на четырех тяжелых лапах…

Удача не оставляла ее: ведь шкатулка была не заперта, этораз, а два – в ней лежали ключи. Множество разных ключей, да такой причудливойформы, что Александра невольно занялась их разглядыванием. Но тут что-тоблеснуло в глубине шкатулки тусклой зеленью, и Александра сомкнула дрожащиепальцы на бронзовой львиной голове…

Пока бежала к террасе, молилась только, чтобы господьдаровал ей минуточку – свободно ускользнуть. Чтоб не воротились в эту самуюминуточку ни Чезаре, ни Лоренцо. Мысленно она попросила у своего ненаглядногопрощения за то, что не хочет сейчас видеться с ним. Ну сколько времени займетее встреча с Маттео? Час, два? Не больше. И еще нынче вечером она отдастЛоренцо то, ради чего он изменил всю ее судьбу, ее жизнь… Ничего. Изменил еежизнь – и свою изменит. Они обвенчаются завтра же. В это время!

С этой твердой мыслью она вышла на террасу и с облегчениемвздохнула, не увидав поблизости никого, кроме какого-то скучающего баркайоло,вяло перемешивающего воду веслом. Впрочем, заметив призывный жест Александры,он оживился, у гондолы словно крылья выросли – и через мгновение она полетелапо Большому каналу, огибая Эрберию и сворачивая в боковой каналетто, надкоторым высилось нелюдимое здание без окон: заброшенный склад восточныхтоваров.

***

– Как же ты здесь живешь? – недоверчиво спросила Александра,едва удерживаясь на ногах среди скользкой сырости, покрывавшей пол, и Маттео,обернувшись, усмехнулся на ходу:

– Привык!

Вот уж правда что. Он явно привык к сквознякам,пронизывающим тесные коридоры; к мрачной тьме, подступавшей из всех углов; кэтой осклизлой грязи, что взвизгивала под ногами. Александра, боясь упасть,тащилась еле-еле, брезгливо подбирая юбки, а Маттео легко скользил на своихподагрических ногах. Он как-то слишком проворен для человека, едва восставшегосо смертного одра, мелькнуло в голове у Александры, но тут же она совершиланемыслимый пируэт, едва удержавшись на ногах, и в очередной раз прокляла себя,что поддалась на мольбы Маттео заглянуть в его каморку.

Надо было идти в палаццо Фессалоне сразу, как только Маттеосхватил ключ со львиной головой, и глаза его от радости заблестели даже ярчеизумруда: «Он! Тот самый ключ!» Надо было, конечно, не тратить времени, ноМаттео начал так благодарить, что синьорина пришла! Так молить, чтобы она наминуточку посетила его трущобы! Так пламенно восклицать, что образ синьориныЛючии освятит его жалкое жилище и даст ему силы умереть счастливым, вспоминаяее приход! Он с таким жадным восторгом вглядывался в лицо Александры, причитая:«Ну точь-в-точь! Ну совершенно такая же… как раньше!» (Он что, подумалаАлександра сердито, решил, будто, съездив в Россию и полюбив Лоренцо, Лючиядолжна шерстью обрасти, что ли? Что это означает: «совершенно такая, какраньше?») Словом, Александра просто не могла отказать ему в просьбе и пошлавниз, бросив прощальный взгляд на полустертый настенный барельеф верблюда,которого вел человек в чалме. Ей почему-то жалко было с ними расставаться,словно с добрыми знакомыми. Барельеф за день нагрело солнцем, и теперь онотдавал тепло, ласкал ладонь, коснувшуюся его. А там, куда звал Маттео, былотак сумрачно! Собравшись с духом, Александра вступила под стылые каменныесводы, немедленно об этом пожалев.

Нет, Маттео и впрямь был еще весьма крепок. Она бы умерла отчахотки уже через три дня обитания здесь! А он как бы умирает здесь давно, вэтой грязи, холоде, мерзкой сырой тьме, где не живут даже летучие мыши.Впрочем, может быть, даже и живут. Не зря же Александре сквозь чавканье грязивсе время слышался какой-то легкий шелест за спиной. Вот как налетят сейчас!Как вцепятся в волосы!

Вдруг вспомнилось, как в свой первый вечер в Венеции она шлапо коридорам палаццо Анджольери, и что-то прошумело над головой, а Чезаренебрежно объяснил: «Летучие мыши», – как будто это было самым обыкновеннымделом. И те летучие мыши, и Чезаре вдруг показались такими родными, чтоАлександра едва не всхлипнула, так вдруг захотелось оказаться поближе к ним.Ох, зачем она ушла?! Но – бумаги Байярдо… счастливое лицо Лоренцо… песнибаркайоло над лазурными водами… и эти слова: «Я, Лоренцо, беру тебя, Лючию»…Нет, она потерпит. Потерпит. Но знать бы, долго ли терпеть?

– Далеко еще? – испуганно спросила Александра, даже неспустившись, а съехав по почти неразличимым ступеньками, забитым вязкой грязью.

– Пришли, синьорина, – успокоил ее Маттео, подходя ккакой-то двери и стуча в нее трижды. – Пришли!

Александра вдруг засмеялась. Кому он стучит? Домовому, чтоли? Дверь заложена толстенным брусом и, верно, еще заперта, потому что Маттеовынул из кармана ключ. Но смех застрял в ее горле, когда из-за двери донессяответный стук.

«Там кто-то есть?» – хотела спросить Александра, но несмогла: онемела от изумления.

Ключ-то, которым Маттео отпирает дверь… Ключ-то! У этогоключа львиная голова, украшенная зеленым изумрудным глазком! Вот чудеса, чтоключ от палаццо Фессалоне в точности подходит к двери в каморку Маттео!..

Ой, нет. Что-то тут не так. Разве каморки запирают такимитолстенными засовами и сложными замками? И ведь Маттео жаловался на своегорькое одиночество – кто же ответил на его стук?

То ли от безмерного удивления, то ли от сырости мысли еесделались тяжелы и малоподвижны. Да все вокруг свершалось как бы замедленно идаже беззвучно.

Ключ едва поворачивался в замке. Маттео, чуть шевелясь,снимал брус. Оборачивался к Александре так, словно бы тело сопротивлялось, иулыбка медленно-медленно растягивала его губы. Что-то зловещее было в этойзамороженной улыбке, и Александра убежала бы прочь, но и сама она попала в этотмедлительный оборот. Медлительный – но неотвратимый: было что-то бесповоротноев том, как открывалась дверь… И у Александры уже почти не оставалось силбояться, когда из тьмы выступила высокая фигура и произнесла голосом (век быего не слышать!), который с недавних пор сделался хорошо знаком Александре:

– Ну, наконец-то, дитя мое. Наконец-то ты пришла навеститьсвоего старого отца!